Люси тяжело расхаживала по кухне. Обычно, невзирая на то, что в её распоряжении был изящный кабинет, да ещё и своя собственная спальня с мягкой и покойной кроватью, она спускалась сюда, где могла поесть и выпить. Вскоре и другие девушки, вслед за хозяйкой, стали следовать этому примеру. Дороти, чьи телеса напоминали подошедшее тесто, малышка Мод, заносчивая Нэнси, Полли, которую прозвали в доме "устрицей" за то, что её раковина была ненасытна — все они, вместе и по отдельности, то и дело забегали на кухню, чтобы пропустить рюмочку, схватить с блюда пирожок или засесть за долгими разговорами, которые нередко, окриком, прерывала Люси, не желающая, чтобы девочки торчали здесь беспрерывно. Сейчас в помещении, чьи стены были выкрашены красной краской, сидела за столом лишь одна Френсис — она пила горячий шоколад приправленный лавандой и читала какую-то ерунду про кровососов, которые охотились за бледной леди лунной ночью.
— Если эта думает, что будет сидеть на моей шее вечность, то глубоко заблуждается, — грохотала посудой Люси, вымещая на тарелки да чашки своё раздражение, — Я и так позволила ей торчать тут годы. Ещё надо поискать того, что захочет залезть на перезрелую девственницу.
— Да, да, — отозвалась Фэнси перелистывая страничку, — А то у тебя только те, кто любит не страше тринадцати.
Намёк не понравился Люси. Она подскочила к дочери и выхватила из её рук книжку. Та чуть шоколад не пролила на платье.
— Ты тут чего расселась зад греть? Раз уж вызвалась домом командовать, то давай — начинай. Займись Энн. Научи как себя вести, разным штучкам ... Сама знаешь. А то глядя на эту недотрогу все разбегутся. Пора в таком возрасте хотя бы что-то уметь.
— Ну маа, — заныла Фэнси, но всё же поднялась на ноги и отправилась наверх. Шла б Люси к чёрту! Пусть лучше придётся втолковывать очевидное недотроге, чем обслуживать какого-нибудь старого пердуна с подагрой из числа тех, кто по старой памяти требуют саму Люси, а у неё так невовремя каждый раз стреляет в спине.

Энн Джонс Фэнси обнаружила в бывшей комнате её матери Мэри. По лицу было видно, что девушка недавно плакала, хотя сейчас глаза её были сухи, а выражение лица говорило о какой-то обречённой решимости. Сама Френсис была человеком лёгкого нрава. Она забывала всё плохое почти сразу же и старалась сосредотачиваться на хорошем. Есть ли смысл, как говаривала Полли Устрица "наматывать сопли на кулак", если уже ничего не изменить? Остановившись на пороге, Френсис несколько минут смотрела на девушку, а затем начала тоном по возможности беспечным:
— Ма сказала, что ты решила ... Того ... Отворить свою калитку джентельменам. Сказала, что я должна тебя научить всему.
Она затворила за собой дверь, прошлась по комнате. Энн была занята тем, что пришивала оборки к платью. Она была талантлива. Благодаря её рукам мать имела возможность наряжать своих девушек лучше многих, при этом сдирать с них за аренду нарядов не платя доморощенной модистке ни пенса. Люси всегда умела пристраиваться, даже в таких мелочах.
— Ты только не бойся, хорошо? — Фэнси тронула кончиками пальцев рукав платья, а затем перевела взгляд на Энн: — Чёрт, я прямо теряюсь. Всегда поражалась, как можно жить в такой дыре, как эта, и бегать в девицах. Должно быть твои молитвы тебя берегут.
Френсис очень редко молилась, да и в целом не особо была религиозна. О таких как она в Библии говорили плохо, а на кой чёрт читать о себе всякие гнусности? Ей было сложно постичь всю глубину и трагедию натуры мисс Джонс, хотя она и пыталась. Некоторые девушки дома, особенно Нэнси, не особенно жаловали Энн, будто из корпоративной зависти к замку на её калитке. Френсис же она была интересна, как и всякий, кто отличался от доставших её физиономий и характеров. Она знала, как поведёт себя Люси, как может ответить отец, но вот такие люди, как Энн были для неё загадкой.
— Давай, не стесняйся, спрашивай про что хочешь. Должны же мы с чего то начать, а?
Она беспечно опустилась на кровать покойницы Мэри, и в нетерпении заболтала ногами в красивых алых башмачках.

По прежнему сидя на кровати Френсис с любопытством рассматривала девушку. Она была красива той нежной красотой, которая нравится мужчинам, и можно было ожидать, что многие захотят увидеть Энн в своей постели, ведь робость и ласковость в цене, особенно у тех, кто до сих пор лелеял надежду соблазнить саму целомудренную Диану, ища её под маской дорогой распутницы. Но чтобы выгодно торговать невинностью, нужно не иметь ничего невинного внутри. Иначе никакой удачной торговли не выйдет. И Френсис, пусть и была молода, понимала, что мисс Джонс вряд ли обладает даром торговли. Ей надо было придумать легенду, красивую историю для того, чтобы разместить её в одном из "Ночных гидов" Лондона, где джентльмены выбирали себе развлечения.
Например: "Ещё недавно эта прекрасная девушка печалилась по вольной жизни за стенами монастыря, но сама Венера взяла её и привела за руку в обитель удовольствия". Неплохая идея, надо будет матери сказать, а то та, чего доброго, не догадается сделать ставку на то, чем Энн могла действительно привлечь, а именно — хрупкостью и бледной пугливостью беглой монахини. Её бы только испортили яркие наряды, румяна да пышные локоны.
— В первый раз? Это мерзко, — честно призналась Фэнси, не желая лгать даже сейчас, — Но терпимо. Ничего особенно страшного. Если джентельмен грубый, то может быть больно, но боль уходит.
Она помнила свой первый раз. Богатый торговец парфюмерией, вальяжный и упитанный джентельмен средних лет. Он перекупил Френсис у какого-то сморчка с титулом, задавив того ловкой ставкой. Огромные ручищи и голос как у иерихонской трубы. Он не был грубым, просто невнимательным, и желая получить своё от девочки пятнадцати лет не особо её щадил. Тогда Фэнси очень его испугалась, но потом, с опытом, поняла, что такие не самые плохие клиенты, если найдёшь к ним подход. А ещё Люси, по своему обыкновению, влила в неё целую порцию горячего бренди, и Фэнси настолько плохо соображала, что чуть не уснула на ковре возле кровати.
— Главное думай о другом, — мисс Фотрейн поднялась на ноги, и видя что Энн совершенно расстроена, подошла и ласково погладила её по плечу, — О том, что будет потом. А потом, при должном умении, ты сможешь сама выбирать того, с кем захочется, а с кем — нет. Ты уже заранее сможешь, не всегда конечно, но всё же, понять, что можно ожидать от того или от другого, как понравиться тому или этому. И от этого будет зависеть всё.
Осторожно, Фэнси подвела Энн к кровати и усадила, а сама встала напротив, а то чего доброго девица в обморок упадёт от наплыва откровений.
— Хочешь мой секрет? Я никогда и никого не боюсь из них. Нет, конечно, если он бросится на меня с ножом, то мне будет страшно, но никогда нельзя ложась с мужчиной в постель показывать, что ты его боишься. Иначе, он мигом превратится в того, кто будет считать, что может сделать с тобой всё и без твоего согласия.
Невзирая на все истерики сэра Джорджа, Френсис его не боялась. Он орал и бросался в неё вещами, а она смотрела на это без интереса, будто не видя и не слыша ничего. Однажды он попытался её ударить, так она в долгу не осталась. Никому, возможно лишь одной Люси, Фэнси не позволяла ездить на себе, и никакие деньги, никакие титулы не меняли этого положения. Она захотела и ушла. И знала, что уйдёт и в другой раз, когда захочет.
— Не показывай в первый раз и никогда, что он вызывает у тебя омерзение. Они этого не прощают. Пусть даже он похож на влажную черепаху. Сумей показать, что невзирая на свой страх перед грядущим, его самого ты не страшишься, а наоборот, через смущение хочешь, чтобы он на тебя залез, однако стыд мешает тебе рассказать о своих желаниях. Если ничего сказать — хлопай ресницами и красней. Многие мужчины не любят болтливых женщин.
Френсис прошлась по комнате. Отчего-то она нервничала, хотя по сути в подобных разговорах ничего такого уж не было, наоборот. Отпускать девушку в плаванье по морям чужих наслаждений без руля и карты — грех куда больший. Однако все это было настолько мерзко ...
— Мать тогда напоила меня, как скотину, — сказала Фэнси, уже совсем другим тоном, — По её версии это помогает расслабиться. Но мне сделало только хуже. Поэтому перед этим всем — хоть она треснет, но не пей ничего, что тебе будут предлагать. Лучше свежая голова в таких делах.

Однако всё же лжёт. Не может иначе. Потому, что после фабриканта, сразу на следующий день, её мать устроила незабываемую неделю Френсис в компании лорда Франзена и его жены. Тех самых, к которым она потом отправлялась несколько раз к вящему своему ужасу. Подробности эти мисс Фортейн не желает раскрывать даже Энн, однако и её может ожидать подобная судьба — пока ещё можно, мадам по нескольку раз продают за девственниц тех, кто едва едва ступил на путь Венеры, используя для того всевозможные уловки. Именно поэтому мадам Люси выбрала первым для дочери медведеподобного фабриканта, не дав аукциону продолжиться, хотя такая возможность имелась  — он не стал бы болтать, даже если бы что-то и услышал в откровении мужских компаний. Мерзостные делишки от низких людишек  — уж не ожидаете ли вы здесь, господа, подлинной чистоты даже за свои не малые деньги?

— Это было очень давно. Так давно, что наверно можно сказать, что и не было, — отвечает Френсис на слова Энн. Та явно сочувствует ей, ибо в голосе девушки ощущается нечто теплое и участливое, однако это не злит Фэнси. Скорее удивляет. Поэтому она лишь шутливо отмахивается, смущаясь, когда речь идёт о её силе: — Я самая большая трусиха на свете. Иначе бы давно сбежала бы куда-нибудь отсюда. Но я боюсь. Поэтому до сих пор здесь. Но в наших силах, дорогая, сделать свою жизнь чуть полегче. Поэтому не стоит унывать.
Не хочется думать сейчас о прошлом, о жалости, копаться в себе. От этого только голова болит и становится так тоскливо на душе, что хочется лить слёзы. Вот и Энн сейчас, стоя с закрытыми глазами, явно борется со слезами. Нет-нет, это всё надо прекращать. А то она чего доброго сама начнёт ныть из-за какой-нибудь ерунды, подкинутой ей воспоминаниями — из-за того, как ей было страшно в участке, например. А было это в январе — почти вечность назад, пусть даже сейчас всего лишь февраль.
— Так всё. Перестань плакать, — предупреждающе говорит Фэнси, гладя девушку по плечу, — Вот увидишь ... Когда всё закончится, то ты ещё посмеешься над своими страхами.
На самом деле, для Энн Джонс всё только начиналось, что уточнять сие было бы даже как-то не милосердно по отношению к ней. Надо было постараться найти другую тему для разговора. И мисс Джонс сама ей её подкинула.
— А вот тут самое интересное, — взяв собеседницу за руки она вновь усадила её на кровать, но на этот раз присела рядом с нею, — Здесь ты можешь проявить себя с самой выгодной стороны. Ведь мужчине нужно не только тело. Ему нужна иллюзия, создание которой в твоих руках.
Френсис перевела дух и продолжила:
— Я не предлагаю тебе становиться другой. Это невозможно. Загляни в себя и скажи мне — что ты могла бы назвать в себе такого, что могло бы понравиться другим? Забудь о постели. Представь, что ты ищешь друзей... Например о себе я могу сказать, что я люблю веселиться — я могу долго танцевать, люблю выпить и поесть, мне нравятся быть в центре внимания в компаниях. Поэтому джентльмены любят брать меня с собой на пирушки. Я там им настроения не порчу. Но для этого я подучилась кой каким манерам, речам, стараюсь слушать о чём они говорят, чтобы если что суметь поддержать разговор. Правда вижу — тебе такое не пойдёт.
Она встала со своего места, вновь подошла к платью, что стояла распяленное на деревянной болванке. Задумчиво провела рукой по кружевам. И затем объявила:
— Знаю. Раз ты скромница, то и бери скромностью. Никаких грубых речей, вульгарных платьев. Но тебе надо избавиться от безучастности и напряжения. Пусть они сквозь скромность чувствуют, что ты пламенеешь под их взорами. Давай попробуем. Улыбнись мне так, если бы я была мужчиной. Давай, не стесняйся!
Френсис мигом изобразила на лице самодовольную ухмылку пресыщения, кою не раз видела на лицах клиентов, и окинула мисс Джонс оценивающим взором.

Душа и сердце Френсис тянулось в свободе. Именно поэтому она решила уйти от сэра Джорджа, пусть даже свобода сия была весьма относительна, ведь обитель её матери мало походила на то место, где любая девушка могла чувствовать себя вольной делать, что вздумается. Скорее напротив. Поэтому слова мисс Джонс о том, что она будет молиться о Френсис показались молодой женщине хоть  забавными, но весьма милыми. Да и мало ли ... Вдруг что-то да получится?
— Спасибо, Энн.
Она кивает ей с улыбкой. Мисс Джонс очень робка и неловка, однако от этого легко избавляешься, когда на место стыдливости приходит бесстыдство. Впрочем, сама Френсис никогда особо стыдливой и робкой не была, и ей были не знакомы те чувства, кои обуревали сейчас мисс Джонс. Быть может кроме волнения и изматывающего страха неизвестности, а когда всё свершилось — что ж. Всё оказалось не таким сложным, как виделось до того.
— Петь ... Да! Это хорошо. Но надо подобрать тебе репертуар не из ... Церковного хора.
На ум сразу пришло несколько не совсем пристойных романсов, которые можно было попробовать разучить с Энн, однако к такого рода исполнению требовалось определённая смелость и задор, а пока у девицы ни того, ни другого не наблюдалось. Однако же ... Это не надолго. С другой стороны  — многие джентльмены не любили девушек, с чьих уст срывались грубые слова, будь то текст песни или облечённые в непечатные выражения собственные мысли. Не просто так в ночных гидах упоминалось выражается ли та или иная девушка. Потому с непристойностями лучше повременить, пока не понятно, что делать с мисс Джонс вовсе.
— Не так плохо, как кажется, — лжёт Френсис, решаясь подбодрить девушку. На самом деле Энн улыбается так, что кажется вот-вот заплачет. Это не дело. Но вправе ли она, Фэнси, требовать от неё подобного сейчас? Однако она, тем не менее, взглядом и кивком головы просить Энн попробовать снова, и, на этот раз, девушка улыбается ей искреннее. Эта улыбка озаряет личико девицы, из-за чего она становится похожей на ангелочка с конфетной коробки. Уже что-то!
— Так, я вижу ты сама поняла кое-что без моих наставлений, хитрюга, — лукаво интересуется Френсис, улыбаясь Энн в ответ, — Когда не знаешь, что делать — представь что-то другое. Это и с мужчинами работает точно так же. Поставь на место старого стручка молодого — и дело пойдёт на лад.
Куртизанка смеётся, а затем продолжает, поглядывая на мисс Джонс любопытствующие и оценивающе одновременно:
— Давай подумаем, что мы можем сделать с твоим гардеробом. Я думаю, что в этом-то у нас точно никаких проблем не будет с твоими золотыми руками. Потому, что теория теорией, но нам нужна практика. Нужно тебя вывести в свет!
Свет в понимании Френсис был не то, что  понимании какой-нибудь леди из Белгарвии. Свет это — карточный стол, маскарад, театр, кабинеты ресторанов, где шумели пьяные, но изысканные компании господ. Фэнси знала, что один из известных кутил Лондона приглашал на свои обеды исключительно тех, кем славен был демимонд — кокотки, куртизанки, содержанки и особые лакомства — девушки уже развращённые, но ещё не павшие до конца. Балансирующие на тонкой грани невинности и распутства, эти полудевы будили воображение и распаляли фантазии сладострастников. Если умело кинуть им кость — они причащатся в дом Фортейн косяками, даже невзирая на неловкость Энн и её возраст.
— Покажи ка мне, что у тебя есть из платьев!

Едва Энн указывает Френсис на шкаф с платьями, она тут же устремляется к нему, ибо чего же терять время, когда можно провести его с пользой? Часть платьев Мэри не годились для её дочери — в них преобладали яркие краски, а Энн нуждалась в том, чтобы подчеркнуло её невинность, а обычно непорочность подчёркивается светлыми, чистыми тонами — белым, бледно-розовым, голубым. Платья самой Энн Фэнси отмела сразу — слишком неприметные и простые.
— Конечно уверена, — отозвалась мисс Фортейн, когда Энн обратила к ней своё сомнение, очевидно продиктованное страхом. — Чего время терять? Пусть знают, что скоро на небосводе Ковент-Гарден зажжётся ещё одна звёздочка.
План Френсис был прост — она знала весьма недурной клуб, куда пускали таких, как они, ибо члены сего клуба более всего на свете обожали вино, вкусную еду и физические упражнения, под коими подразумевались любовные скачки. Там всегда можно было найти хорошего клиента, а кроме того — провести время с пользой, ибо больших сплетников, чем эти господа сыскать было трудно. И главное — чаще всего там только присматривались к новым лакомствам и никто не тянул к ним свои шаловливые вилки. Прекрасное место для того, чтобы Энн Джонс распустила свои лепестки не дав, при этом, сорвать бутон.
— Так, — Френсис выволокла на свет Божий несколько платьев — голубое и бледно-жёлтое с милыми бантиками на корсаже. — Мне кажется это подойдёт. Раздевайся и ... Я хочу посмотреть какое лучше.
Фэнси разложила платья на кровати покойницы Мэри, любовно огладив складки ладошками. Платья были очень красивые — Энн и вправду мастерица каких поискать. Наконец, куртизанка повернулась к собеседнице, и что-то в её взгляде показалось Фэнси странным.
— Что ты? Боишься раздеваться при мне что ли?

— Да-да, конечно, — согласно кивает Френсис, когда речь заходит о наведении красоты на и без того очаровательное личико Энн. Немного краски ещё никому не вредило, хотя сама Фэнси лишь ярко подводит брови и румянит щёки. Губы её и без того алы, а цвет лица свеж. Но иной раз пудра, белила, кармин и румяна очень выручали. И сегодняшний случай — как раз принадлежал к таковым. Можно было подобрать ещё какой-нибудь аромат — нечто свежее, что напоминало бы о цветущем лугу, на котором взрос столь дивный цветок, как мисс Джонс. Нечто такое, отчего у джентльменов в раз бы потекли слюнки и приподнялось ... настроение.
— Ты очень добра, дорогая, — руки Фэнси ещё раз касаются шелковистой ткани жёлтого платья, однако она всё же качает головой — Но тебе этот оттенок подойдёт лучше. Да и в груди мне оно тесновато.
Что уж говорить — щедрыми прелестями одарила Френсис её мать, которая по сей день могла похвастаться пышным декольте и всё ещё соблазнительными формами. Может Бог смилуется и к её годам Фэнси тоже неплохо сохранится. Если до этого, конечно, не сгниёт от сифилиса и не станет жертвой ножа или пистолета. Что за грустные мысли? Должно быть пропажа Мэри, аромат её духов, что витал в комнате, подействовали на Френсис, навеяв неприятные мысли о болезнях и смерти. Нет-нет, прочь! Нужно покончить с делами и отправиться повеселиться. В голове своей Фэнси уже держала пару имён, кому можно представить Энн, и находила эту затею расчудесной.
— Ты так и перед джентльменом будешь трястись? — решительным жестом мисс Фортейн взялась за шнурки и пуговки платья мисс Джонс, сноровисто развязывая и расстёгивая его, — И это мы дошли только до корсета и панталон. Что же будет, когда сэр захочет увидеть тебя в чём мать родила, а?
Куртизанка твёрдо повернула девицу к зеркалу, сама вернулась к шкафу, откуда извлекла остов кринолина. Похоже на птичью клетку, однако без него юбки сидели не достаточно хорошо. Жестом Френсис попросила мисс Джонс вступить в круг, а затем подняла "клетку" до талии девушки и завязала тесёмки. Затем последовал черёд нижней юбки и крошечной кофточки из тончайшего батиста, а уже после юбки платья и верха, где рукава были отделаны прелестным кружевом. Френсис выбрала голубое платье для невинной голубки, и надо сказать, она уже сейчас выглядела в нём прелестно.
— Нужно сделать что-то с волосами ...,  — Фэнси нахмурила брови. Можно было сделать чуть волнистое бандо у лица, а остальные уложить в гладкий узел или локоны. Так, в итоге мисс Фортейн и поступила, ловко орудуя щёткой и нагретыми в камине щипцами. С лицом тоже проблем не возникло — немного краски на брови, ещё чуть-чуть румянца.
— Ну вот, — уперев кулачки в бока, став похожей на довольную крестьянку, объявила Френсис, — Теперь и не скажешь, что тебя сделали из газеты. Не так ли?

Френсис довольна плодами своих трудов. Она смотрит на Энн с удовлетворением, в котором нет ни грамма женской зависти или соперничества. Во-первых, для подобного она слишком уверена в себе. Во-вторых, мисс Джонс прелестна той красотой, которая привлекает совсем иных мужчин, недели чем те, кто обычно "западал" на Фэнси, а значит им пока рано говорить о конкуренции. Может через пару лет, когда роза Френсис начнёт вянуть, а бутон мисс Джонс только распустится и можно будет говорить о ревности. Но не теперь. Теперь руки куртизанки оправляют последние складочки, слегка проходятся по волосам щёткой, в то время как внимательный взор осматривает подопечную мисс Фортейн с головы до ног.
— Ты выглядишь, просто прекрасно, — заключает Фэнси, слегка покачиваясь на каблуках.
К этому платью она одолжит одну из своих накидок с мехом, так как подозревает, что у Энн нет ничего приличного из зимней одежды. Бросив беглый взор в глубину зеркала, Френсис понимает, что нужно привести в порядок и себя, дабы не ударить в грязь лицом. Усадив мисс Джонс перед туалетным столиком,Фэнси быстро выходит из комнаты, наказав девице не двигаться, дабы не помять платья. Она поднимается к себе, где почти сразу же принимается за дело — достаёт ярко зелёный туалет, облачается в него, завязывая тесёмки и шнурки с той быстротой и сноровкой, что указывает на то, что платье мисс сшито со всеми ухищрениями надобными для её профессии. Слегка румянит щёки, вдевает в уши бриллиантовые серьги — подарок сэра Джорджа, чуть смачивает духами запястья — роза и мята любимы ею как всегда.
Когда Френсис возвращается к Энн, неся в руках две накидки с мехом и шляпки, на её губах уже сияет улыбка заговорщицы. Её пришла в голову ещё одна идея, как можно развлечь и отвлечь эту милую монашку. Но об этом, вернее о деталях, она подумает позже. А пока, что ...
Фэнси врывается в бывшую комнату Мэри подобно изумрудному вихрю. Смотрит на Энн еле сдерживая волнение и протягивает ей охапку из меха, перьев и цветов.
— Вот. Выбери ту накидку и ту шляпку, которые тебе нравятся. Ну же — смелее! После рассчитаемся. Сейчас это не главное.

Френсис с удовлетворением смотрит серьги в ушах Энн. Они красивы и изящны, в них чувствовался вкус — а это было главным, пожалуй. Безвкусная аляповатость сразу же понижала цену, в то время как изысканность, конечно приправленная иного рода пряностями, поднимала ставку. Сама Фэнси сколько угодно могла заказывать себе наряды из тканей ярких цветов, однако всегда стремилась к тому, чтобы в её образе всё выглядело гармонично, пусть и экстравагантно и даже чуточку кричаще.
Потому она с воодушевлением кивает, когда мисс Джонс показывает ей серьги, а затем помогает ей надеть накидку и завязать ленты шляпки. Они тоже синие и из них под подбородком получается завязать пышный бант.
— Вот, как будто всё и готово, — шепчет куртизанка, придирчиво оглядывая своб подопечную.
Она улыбается ей, расправляется со своей шляпкой и накидкой, а затем живо подхватывает под руку.
— Итак, мисс Джонс — вперёд! Нас ждут великие победы!

А ещё двух куртизанок ожидало тепло камина, шум голосов и смех. Клуб, куда привела Френсис Энн допускал присутствие дам, и далеко не только леди. Если говорить откровенно — приличных женщин здесь не было вовсе. Впрочем, как и чрезмерно распущенной обстановки. Джентельмены именовали себя гурманами и надо сказать их аппетиты были направлены не только на перепелов и изысканные вина. Главным блюдом были женщины. Однако перед тем, как употребить их по назначению, гурманы присматривались к разряженным в шелка кушаньям, взвешивали все за и против, и лишь потом заносили над трепетной плотью свою алчную вилку.
Едва мисс Фортейн и её спутница вошли, к ним тут же устремился дорого одетый джентельмен. Он поприветствовал куртизанку дружеским поцелуем в щёку, а затем попросил представить его незнакомке в голубом. Его тёмные глаза сияли интересом.
— Это мисс Джонс, сударь. Дебютантка, — отрекомендовала Френсис Энн, ища взглядом кого-то среди приглашённых.
— И когда же я могу засвидетельствовать своё почтение? — поинтересовался джентльмен, обращаясь к Джонс, однако ответила за неё Фэнси.
— Ах, моя матушка ещё не назначила время приёмов. Она вся в заботах о доме, а ещё о благотворительной лотерее.
Эта фразочка сказанная совершенно любезным тоном пробудила на губах мужчины понимающую улыбку. Он раскланялся и удалился, присоединившись к компании своих друзей.
Мисс Фортейн тут же тихо обратилась к Энн:
— Смотри и наблюдай. Здесь самая лучшая добыча.
Она взяла под локоток будущую куртизанку, и двинулась в глубину зала, на ходу кивая знакомым. Их провожали любопытные взоры.
— Ну же, монашка, улыбнись и ты. Увидишь — тебя не съедят.

— Они будут делать ровно столько, сколько ты им позволишь.
Френсис чувствовала себя здесь как рыба в воде. Многих из этих мужчин она видела без штанов, и даже без подштанников. О некоторых была наслышана множество разных вещей. Однако одно она знала точно — раз с её уст сорвалось слово "аукцион", ни один из этих сладострастников даже не попытается попробовать соблазнить невинность. Ибо это означало испортить себе удовольствие, а к чему портить себе же самому аппетит? Ведь именно ради этого аппетита они и собрались здесь.
Прогуливаясь между карточными столами и диванчиками, Френсис всё ещё пыталась найти лицо того человека, ради которого она сюда пришла. И вскоре нашла его. Джон Лэмб. Ягнёнок. Золотоволосый красавец под два метра ростом, разодетый в пух и прах. Тот, кому придумывали множество обидных прозвищ — точно такая же куртизанка, что и они, только предназначенный для дамских кошельков. Мистер Лэмб зарабатывал очень хорошо, потому, что был чуток и нежен, а это в сочетании с красотой лица и крепостью мускулов производило на женщин ошеломляющий эффект. Особенно Ягнёнка обожали вдовы. Он был их кумиром.
— Конечно, милая. Здесь просто отлично, — рассеяно отвечает Френсис, подводя Энн к столу с закусками. — Пожалуйста, возьми себе что-нибудь, а я сейчас приду.
Она отпускает локоть мисс Джонс и устремляется к своей цели, подкрадываясь к ней подобно хищной лисице к зайцу. План Френсис был прост — она заплатит Ягнёнку для того, чтобы он чуть поухаживал за Энн. Без глупостей, но так, чтобы та перестала шарахаться от всех, кто прячет своё добро не только в кошель, но и в гульфик. Пару комплиментов, подобие светской беседы — кому это вредило?
— Кого я вижу! Сладостный Каприз! — мистер Лэмб был рад видеть Френсис. Она была весела и хороша собой, а потому рядом с ней всё становилось чуточку более ярким. Без церемоний знакомцы расцеловались в обе щеки.
— Привет, дорогой. Как улов?
— Не жалуюсь. А ты? Я слыхал, что послала своего сэра ко всем чертям?
Фэнси сделала неопределённый жест рукой.
— Это называется — всё сложно. Но у меня к тебе дело.
— Я готов. Тебе дам покататься бесплатно!
— Ах, оставь! — рассмеялась куртизанка, но почти сразу же жестом пригласила Ягнёнка взять себя под руку. — Но у меня к тебе действительно дело связанное с чем-то сладким. Видишь ту девицу, что стоит у стола с закусками и всё никак не решиться полакомиться?
— Да. Весьма мила.
— Ма пускает её с молотка. Но девушка очень зажата и боится мужчин. Это катастрофа. Я хочу, чтобы ты её развеселил, поухаживал за ней. И точка. Сколько ты берёшь — я знаю.
Ладошка Френсис разжалась и в руку Ягнёнка легли деньги, которые она незаметно достала из потайного кармашка за оборками юбки.
— Только не перепугай её вусмерть!
— Обижаешь, Каприз! Я буду просто лёгким, как пух цыплёночка.
Посмеиваясь заговорщики подошли к мисс Джонс. Френсис поспешила сразу назвать своего кавалера, дабы не испугать монашку ещё больше.
— Энн позволь представить тебе мистера Лэмба. Джон — это мисс Энн Джонс.
Ягнёнок мягко улыбнулся, осторожно взял руку Энн в свою и деликатно поцеловал.
— Очарован, мисс.

Этот мир был миром падших, тех, кто только собирался упасть, а так же тех, кто подталкивал к падению. Все эти мужчины, кои делали вид, что играют в карты, попивают вино, беседуют друг с другом, на самом деле, нет-нет, но и окидывали очаровательную дебютантку любопытствующими взорами. Кто-то даже решился прогуляться возле стола, где в нерешительности замерла девушка. Однако никто из них явно не демонстрирует своего интереса, не пытается завести с ней разговора — в этом мире свои порядки и свои правила хорошего тона. Одно из них — ждать, когда тебя позовут к изысканному блюду, и не совать свой нос на кухню. Довольствуйтесь меню, господа!
Мистер Лэмб очаровательно улыбается мисс Джонс. Он умеет быть очаровательным, однако сейчас ему и особо притворятся не нужно, ибо мисс Джонс не старая леди-карга и не потасканная бывшая содержанка, решившая с трудом добытые деньги спустить на покупку чужого тела для себя любимой.
— О, смею надеяться, что числюсь среди лучших друзей мисс Фортейн. Во всяком случае я считаю её таковой.
Разумеется, мистер Лэмб отчасти лгал, за что получил шутливый удар веером от Френсис, которая взяла себе бокал вина и тартинку, и теперь больше была заинтересована слежкой за карточной игрой, чем за разговором "голубков". Пусть воркуют без неё. Тем более, что в Ягнёнке Френсис была уверена — он не даст малышку в обиду, и ничего не сделает дурного сам в её отношении.
— Дорогая, попробуй фрукты, — ах, ну что за причуда связывать себя догмами веры, когда ты уже одной ногой ступила на кривую дорожку порока? — Или возьми лимонад. Он не сладкий. Нельзя просто так стоять и ничего не держать в руке.
— Позвольте, — Ягнёнок тут же, словно в словах Фэнси был приказ к действию, поспешил наполнить бокал прохладным лимонадом, и протянул его Энн. — Один глоточек за наше знакомство, мисс Джонс.
Сам он так же выбрал лимонад. Не то из желания поддержать дебютантку, не то из-за того, что накануне перепил вина в компании леди Феллоуз, и теперь глядеть на него не мог. Впрочем, ничто не выдавало похмелье у мистера Лэмба — он был свеж как маргаритка.
— Я? О ... Моя страсть — предметы старины. И чем они старше, тем больше денег они мне приносят.
На эту реплику, в которой была растворена горькая ирония, Френсис ответила едкой улыбкой, которую, впрочем, почти сразу же адресовала джентльмену, который попытался привлечь её внимание красноречивым движением руки. Фэнси покачала головой. Нет, не сейчас.
— Но полно о трудах. Давайте о приятном. Вы любите театр, мисс? — поставив едва початый бокал на стол, Ягнёнок деликатно взял Энн под руку. — Давайте прогуляемся по залу, и Вы мне расскажите, то, что Вам нравится, хорошо? Не волнуйтесь  — если что, Френсис Вас спасёт от моего общества, не так ли?
— О, непременно! — тут же отозвалась Фэнси.

Взяв в руку бокал вина, Френсис поглядывает на парочку, которая мило беседует прогуливаясь туда-сюда. Со стороны кажется, что эти двое — добрые друзья, но на самом деле это конечно же не так — какая дружба может быть между падшими ангелами? Одно лишь выгодное сотрудничество. За Энн Ягнёнок получил энную сумму. Мисс Джонс же получит кое какой опыт, пусть даже более чем невинного флирта. Не такая уж плохая сделка, если так посмотреть. На губах Фэнси появляется даже подобие улыбки. Она рада тому, что ей пришла в голову счастливая мысль ангажировать для просвещения Энн мистера Лэмба. Пусть сие знакомство ни к чему и не приведет оно вполне способно дать верное направление дочери Мэри Джонс.

— Не были в театре? Какой кошмар! — картинно возводит очи к небесам, кои, в его случае были потолком, мистер Ягнёнок, и смеётся, но смех его не нагл и дерзок. Он очаровывает, хотя очарование это и не нужно сегодня, раз Каприз приказала вести себя прилично. Мистер Лэмб не собирается нарушать договорённости, хотя юная Энн прелестна, — Тогда Вам непременно нужно посетить какой-нибудь модный спектакль, чтобы набраться впечатлений. Допустим ... Ах, почему нет — Королевский Викторианский Театр с успехом даёт "Двенадцатую ночь". В роли Оливии — мисс Эмили Терри. Прелестная особа — умудряется состоять в родстве с английским виконтом, русским князем и бельгийским банкиром. Представляете, каков размах, а?
В голосе мистера Лэмба звучала почти что зависть. Ведь ему подобных родственников не светило, даже если бы он подался в противоположный лагерь. Увы, увы ...
— Вам непременно нужно на неё взглянуть, мисс Джонс.
— На кого? — вмешалась в разговор Френсис, решившись присоединиться к сладкой парочке.
— На постановку "Двенадцатой ночи" и мисс Терри.
— Ах, да — отличная мысль!
Мисс Терри являла собой то, чему могла позавидовать любая потаскушка — она безумно, фантастически удачно прыгнула в постель к какому-то театральному волоките будучи ещё неоперившейся старлеткой, и теперь блистала не только ролями, но и бриллиантами, коими её одаривали любовники. Прелестный пример, могущий показать мисс Джонс все сладостные перспективы падения. Ах, мистер Лэмб, ну что за душка! Золотая голова.
— Так, что же, мисс Джонс? — весело поинтересовался Ягнёнок у собеседницы, — Составите нам компанию?

Действующие лица: Френсис Фортейн, Энн Джонс, Эмили Терри, мистер Лэмб и другие возможные НПС.
Время: 17 февраля 1854 года; пятница; вечер.
Место: Королевский Викторианский Театр и его кулуары.
Действие: после событий произошедших в эпизоде новая жюстина или злоключения добродетели. , мисс Джонс в компании Френсис и Ягнёнка посещает постановку "Двенадцатой ночи". Этот вечер в театре случайно приводит её в общество актрисы Эмили Терри, которая, внезапно, готова сыграть в судьбе Энн определённую роль.

Проходит два дня с того момента, как Энн впервые вернулась домой поздно и провалилась в сон без лишних проблем. Устала. Тот день запомнился ей потраченными нервами, новым знакомством, и обещанием сходить в театр.
Фэнси снова, словно специально, выбирает постный день. В католицизме и протестантизме таковым не считается, но Энн не забывает и о православии, о котором наслышала от матери, когда та вернулась от одного из клиентов, грека, кажется. И пока Энн чётко для себя не решила, к какой вере примкнёт, посты она соблюдает и в пятницу.
Сегодня она уже держится увереннее. Из шкафа достаёт второе платье, жёлтое, с кропотливо вышитым на корсете узорам из тесьмы и крупного бисера. Но даже несмотря на столь тонкую работу, Мэри платье не оценила из-за цвета, а Энн оно, несмотря на крой, нравилось всегда. Оно чуть плотнее голубого, в котором девушка ощущала себя из рук вон плохо. И морально, и физически. Корсет был настолько тугой, что Энн, и без этого подкрепляемая испугом, норовила свалиться в обморок и из-за дурного самочувствия, о котором, разумеется, умолчала, дабы не испытывать ещё больший стыд перед новой подругой, которая и так слишком многое делает для младшей Джонс.
На этот раз она готовится сама, без помощи мисс Фортейн. Старательно выбирает украшения, косметику и духи. Запах парфюма Мэри, всегда казавшийся Энн очень резким, уже не так ударяет в нос. Привыкла, и уже не замечает. Обращает внимания на то, что подготовка к вечеру увлекает её. Смело берет щипцы и, раскалив их, закручивает первую прядь. Получилось! Ловкими движениями девушка закручивает и остальные, не боясь обжечься. на столике Мэри обнаруживаются шиньоны, которые так необходимы Энн для реализации её идеи с причёской. Благо у них с Мэри волосы одинакового цвета.
Первые разы получается криво. Непослушные волосы разваливаются, отказываясь собираться в высокую причёску но, в конце концов, удаётся. Серьги под образ Энн подбирает более помпезные, благо у Мэри этого добра хватает. Подарки от клиентов, которые куртизанка оставляла себе. Однажды только отдала Люси какое-то дорогое и яркое колье, которое сама Мэри назвала безвкусицей. Так оно, в общем-то, и было. Количество бриллиантов добавляло цены, но перегружало ювелирное изделие. Зато выручка с его продажи была огромной, даже Мэри получила малую долю, когда на это массивное переливающееся нечто купился один из захаживающих в дом наслаждений аристократов.
— Неплохо, — оценивает себя Энн, глядя в зеркало.
Платье, сшитое для Мэри, подчёркивает грудь, поэтому Энн сразу же спешит к шкафу, чтобы отыскать там одну из своих шалей. Найдя самую светлую, Энн накрывает ею плечи и снова смотрится в зеркало. Накидка, простая, пусть и довольно тёплая, портит весь образ, поэтому Джонс, махнув рукой, стягивает, откидывая предмет одежды на кровать. Ну её к чёрту! Ради красоты, что виднеется в отражении, можно и потерпеть, да и не первый раз уже. Тем более, сегодня Энн намеревается отдохнуть и посмотреть постановку с расхваленной актрисой в главной роли. Эти приготовления и короткий отдых позволяют Энн на время забыть о том, что всё это — ради её будущего падшей. Вчера, после первого опыта среди хищных мужских взглядов, Энн попробовала курить, и дымила почти весь день, кашляя и заполняя дымом лёгкие и комнату Мэри. Сегодня же — давала себе по рукам, когда они то и дело тянулись к трубке. Искушение. Нельзя.

Она, вместе с Фэнси и Ягнёнком, сидит в ложе. Энн протяжно вздыхает. У всех распутников есть прозвища, а что до неё... Джонс младшую сразу же окрестили монашкой. На это прозвище девушка отвечает румянцем, причитая, что до невест Христовых ей, как мистеру Челси до детектива, хотя Энн бы и не отказалась уйти с миром, принять крещение и стать насельницей католического прихода, но кто её, такую милую, тихую и невинную, отпустит? Никто. От тяжёлых мыслей Энн отвлекает похвала Френсис.
В отличии от спутников, Энн интересует только театр. Увлечённая разглядыванием зала, она и не обращает внимания на устремленные на неё любопытные взоры. Сколько их ещё будет.
— Несомненно. Я уверена, что мне понравится, — улыбается девушка в ответ на упоминание мисс Терри.

Джинни Пракер стояла перед витриной  Главного Похоронного Дома Робинсона на Оксфорд стрит и изучала ее содержимое. Еще один такой же монстр в несколько этажей, принадлежавший Джею, с почти таким же названием, разбавленным прибавкой "лондонский", находился на соседней Ридженс стрит, но Джиневре больше нравился этот и к тому же в нем у нее были налаженные связи с поставщиками. "Печальный кипарис" Паркеров был по сравнению  громадинами Робинсона и Джея не более чем мелкой мушкой, но Джинни гордилась тем, что всегда могла выполнить любое пожелание скорбящего заказчика. Если в "Печальном кипарисе" не находилось нужной вещи, она делала заказ у Робинсона и благодаря дружбе с одним из его приказчиков, получала заказанное в течение нескольких часов. Робинсон был законодателем траурной моды Лондона: только у него можно было купить траурные платья, как две капли воды похожие на те, что были выставлены  в витрине Grande Maison de Noir  на парижской улице Фобур Сент-Оноре. Джинни покатала на языке непривычные французские слова и решила, что ей больше нравится название "Печальный кипарис": в нем были заключены главные чувства, которые испытывали скорбящие, - печаль и умиротворение.
Со стороны Джиневру можно было принять за молодую вдову, недавно потерявшую мужа или дочь, скорбевшую по умершему отцу: на ней было черное шерстяное платье и черная шляпка с вуалью, закрывавшей лицо. Джинни нравилось носить вуаль: она служила ей щитом, закрывавшим от любопытных взглядов прохожих. Джиневра еще немного полюбовалась на маленькие хрустальные фиалы, служившие вдовам для сбора слез, и на батистовые платки, окантованные черным крепом или с вышивкой в виде черных слезинок, и медленно пошла по Окфорд стрит в сторону "Печального кипариса". Запас траурных платков и ловцов слез в ее бюро был достаточно велик, поэтому сегодня она не была намерена делать у Робинсона новый заказ. По дороге домой она заглянула на маленькое католическое кладбище святого Томаса Кентерберийского при церкви на Рильстон роуд.  Еще одно католическое кладбище находилось рядом с католической церковью Марии Магдалины в Саутварке, но до него  было слишком далеко, к тому же открыто оно было всего два года назад и смотреть там было нечего, слишком мало душ успело найти последний приют на этом клочке освященной земли. Кладбище святого Томаса  было не намного старше, но Джинни оно полюбилось с первого взгляда, а когда она узнала, что первыми на нем были похоронены два маленьких брата с говорящей фамилией Литтлбой, ее сердце наполнилось такой печалью, что она стала регулярно навещать могилу и приносить к ней скромные памятные знаки в виде букетиков фиалок. Десятилетний Уильям Литтлбой умер в  год открытия кладбища, его брат Джейкоб утонул в реке два года спустя, когда ему едва исполнилось одиннадцать, и был похоронен в той же могиле. Джинни постояла перед могилкой Литтлбоев, думая о том, что ее сестры покинули этот мир в еще более нежном возрасте, и что она никогда не выйдет замуж и не заведет собственных детей, чтобы не потрять их до срока. Ее матушка не выдержала такого удара и быстро сошла в могилу вслед за дочерьми. Все они покоились на кладбище Кенсал Грин, как пожелал отец. На Кенсал Грин можно было выбрать способ захоронения: катакомбы, мавзолей, склеп или традиционную могилу в обрамлении вечно зеленеющих растений. Джейкоб Паркер выбрал склеп и обсадил его кипарисами, которые сейчас разрослись настолько, что за их стеной не было видно входа в склеп. Там же должны были в свое время похоронить и его, а затем - Джинни. По сравнению со склепом скромная могилка братьев Литтлбоев выглядела запущенной и печальной: два маленьких белых ангелочка, обнимавших друг друга на ее надгробии, покрылись  пятнами плесени и следами, оставленными вездесущими голубями. Джинни вытащила платок и стала очищать щечку ангела, на которой навечно застыли каменные слезы. Вдруг она услышала веселый смех и обернулась, потрясенная неуместностью этого звука. Неподалеку от могилы, прямо на сырой траве, сидели два мальчика и смотрели на нее, заливаясь беззаботным смехом
- Как вам не совестно смеяться! -  Джинни почувствовала, что ее охватил гнев, несмотря на то, что лицами мальчики были похожи на ангелочков, обнявшихся над могилой Литтлбоев. - Сейчас же прекратите, здесь не место для смеха.
Внимательно посмотрев на лица проказников, она с удивлением поняла, что они похожи друг на друга, как родные братья.
- Уильям? Джейкоб?
Джинни не хотела верить в то, что видит перед собой призраки тех, кто похоронен в могиле, но в глубине души понимала, что это так и есть. Мальчики засмеялись еще громче, вскочили и побежали по заросшим травой тропинкам между могил, звонко перекликаясь между собой.
- Каждый день здеся их вижу. Такие проказники эти Вилли и Джейкоб, спасу от них нет.  А вы кем им будете, мисс? Родственницей аль подругой ихней матери? Я вас не впервой здеся вижу, а вот ихняя мать редко сюда приходит, да и не мудрено: у ней еще пятеро сорванцов и мать-калека.
Скрипучий голос заставил Джинни обернуться: рядом с ней, опираясь на заступ, стоял сгорбленный старик в ветхом затрапезном сюртуке и перемазанных глиной штанах.
- Я просто зашла посмотреть на могилы и надгробия, - объяснила Джинни, решив, что перед ней смотритель кладбища.
- Ну так и на мою взгляните, а заодно траву на ней подергайте, а то совсем заросла.
Старик указал черенком заступа на заброшенную могилу в конце дорожки. По телу Джинни пробежала дрожь. Она не ожидала встретить и двух призраков, не говоря уже о трех. Но старик выглядел таким одиноким и грустным, что она не смогла ему отказать.
- Конечно, сэр: мне совсем не трудно выполоть вашу могилку.
Они разговаривали как двое живых, как  будто она и не удивилась, увидев призрака. Старик уселся рядом с ангелочками и вытащил из кармана сюртука старомодную глиняную трубку с длинной ручкой и огромным чубуком.
- Ну спасибо, мисс, вот удружили! А я пока отдохну, выкурю трубочку. Одно удовольствие осталось - табак! Да еще Вилли с Джейком не дают заскучать.
Джинни, не оглядываясь, пошла к могиле, на которую он ей указал и, опустившись на колени, стала выдергивать пучки сорняков и пожухлой травы, оставшихся с прошлого года, и молодую зеленую поросль нынешнего. Могила оказалась безымянной, и когда Джинни закончила полоть траву, ей захотелось спросить старика, как его звали при жизни и в каком году он умер, но его и след простыл, лишь в воздухе ощущался легкий запах дыма от его трубки. Мальчики тоже больше не появлялись, поэтому она отряхнула платье и перчатки и пошла домой.
В "Печальном кипарисе" не было ни души. Джинни сняла грязные перчатки и надела черные митенки, а шляпку сменила на домашний чепец, отороченный крепом. В последнее время похороны случались часто, и она занялась просмотром приходно-расходной книги и счетов, чтобы свести баланс к концу месяца. Перед ней высилась стопка бланков траурных приглашений, отпечатанных в типографии: клиентам оставалось только заполнить их и разослать друзьям и знакомым. Джинни работала быстро, просматривая счета и раскладывая их на две кучки: оплаченные откладывала налево, требующие оплаты - направо. Первых было больше, но все они были выписаны на незначительные суммы, а вот общая сумма неоплаченных счетов была угрожающей. В начале мая они с отцом организовали пышные похороны старого лорда Каннингема, но его сын до сих пор не оплатил ни аренду катафалка, ни двух "немых" в шелковых мантиях, ни процессию из четырнадцати плакальщиков-мужчин, ни черные плюмажи для четырех лошадей, ни бархатную накидку для гроба, ни сам гроб, похожий на русскую матрешку, поскольку состоял из трех вложенных одна в другую домовин, внутренняя из которых была из вяза, средняя - из дуба, а внешняя - из свинца. Почти сотня фунтов так и повисла долгом, а молодой лорд Каннингем, по слухам, уехал вместе с любовницей заграницу, чтобы со вкусом потратить полученное наследство. Джинни отложила перо и посмотрела на массивную  входную дверь из черного дуба: хорошо бы, чтобы она открылась и вошел новый заказчик. На кладбище Кенсал Грин хоронили девятьсот человек в год, а сейчас был только конец мая, то есть впереди было много  возможностей поправить дела, пошатнувшиеся благодаря забывчивости лорда Каннингема