Всё словно сон…
Отвратительный ночной кошмар, конца которому, казалось бы, не будет. Она бежала с Родины, чтобы избежать грядущей революции и репрессий её семьи.
Анна Гладышева. Шестнадцатилетняя русская девочка, бежавшая ко всем чертям с Родины вместе с отцом и братом. Война отняла у Анны родных. Отец погиб, закрыв собой бомбу, а брат умер в муках чуть позже, уже когда их с Анкой захватили в плен. Оба подверглись пыткам, и Даниилу досталось похлеще, чем его боязливой и вечно плачущей сестрёнке. Умер у неё на руках.
Неизвестно, как девушке хватило смелости, но однажды она, в порыве какого-то эйфорического отчаяния, не ведая, что творит, сбежала. Хвост за ней гнался до самого леса, в котором Аня и потерялась из виду.
      Прошли сутки. Анна, кое-как согреваясь, озирается по сторонам. Испуг до сих пор правит девочкой, оставшейся совсем одной. В ранах, синяках и ссадинах, да в рваном подряснике покойного брата, приработком взявшего на себя обязанность чтеца в храме. У Анки не было выбора: чтобы согреться, пришлось стягивать одежду с мёртвого тела.
— Г-господи, п-пожалуйста, — растерянный взор устремляется к небу.
По щеке скатывается слеза, касаясь царапинки. Девушка щурится от боли.
      Лес обнимает своей густотой и практически осязаемой тишиной. Даже птицы не поют… Как упоительно печально все это. Но хоть природа и замерла под трепещущим холодным дыханием смерти, она была, наверное, единственным живым организмом. Даже люди, чудом выжившие под пулевыми дождями и раскатами грома от бомб и снарядов, уже почти без остатка теряют свой человеческий облик. Кровь на коже и одежде, своя и чужая. Грязь, копоть,. ложь, боль, жестокость, жажда… Но все это было преступно близко даже до наступления войны. Тайное всегда становится явным.

      Томас думает об этом часто. Чаще, чем нужно. Чаще, чем слышит суровый крик командира. Чаще, чем его осыпает каменными осколками. Но в этот лес, где сейчас он сидит на ветви своего любимого раскидистого кедра, как лесной сторож, он приходит редко. Не позволяет риск и приказ капитана. Кстати, капитана подстрелили только ночью, и Блейк, воспользовавшись положением «переизбрания», сбежал сюда, чтобы хоть на пару минут пообщаться с Богом через шум листвы, тепло древесной коры, вьющийся ветерок… А кто хватится младшего капрала? На войне как никогда хочется забыть обо всем, что происходит, пошвырять камушки в реку, считая волны, побить палкой крапиву…
      Блейк делает последнюю затяжку и — вдруг заходится кашлем от неожиданности, когда слышит, как недалеко раздается отчетливый всхлип. Вовремя успевает прикрыть себе рот ладонью, чтобы ничем себя не выдать. Замирает. Ветер не может произвести такой звук… Зверей здесь уже давно нет. Значит… Человек? Томас аккуратно спускается на землю, стараясь не шелестеть травой, перехватывает карабин и на полусогнутых начинает идти, прислушиваясь к каждому шороху.
      Анка ещё раз всхлипывает, вздыхая. Её всё равно рано или поздно найдут… Немецкий акцент вызывает бурю отвращения, ненависти и страха. Засыпать под него было той ещё пыткой. Где-то хрустит ветка. Анка озирается по сторонам и замечает вдали силуэт в военной форме.
— Б-Боже, — девушка тут же вскакивает, и берёт в руки первую попавшуюся палку, тут же отходя в сторону: «Теперь меня точно убьют…».
Капрал использует местность: деревья, кусты, траву, свисающие ветки — как свои стены. Он очень насторожен. Ведь он слышит не шаги, не мужские голоса. Это был очень тихий плач. Томас прищуривается. Фигура в черном, худая, с палкой. Она его видела. Блейк меняется в лице, когда узнает в этой фигуре девушку. А если она не одна? И тут же до острого солдатского слуха доходит перебойный немецкий говор, раздающийся откуда-то издалека. Томас должен держать сразу несколько точек под своим вниманием.
Все еще держа оружие на готове, капрал выходит из тени зарослей навстречу девушке.
— Calm down, — вполголоса говорит Блейк, выставляя одну раскрытую ладонь перед собой, как бы дублируя жестами свои слова. — Calm down, weapons on the ground!
Дрожь окутывает всё тело, заставляя Анку стоять на месте. Она бы и отошла назад, но ноги перестали слушаться. Всё, что она может сделать — кое-как поднять палку.
Капрал подходит ближе, заставляя дрожь усилиться. Анка судорожно качает головой, роняя с щек прозрачные слёзы.
— П-помогите, — пытается крикнуть, но испуг овладевает настолько, что выходит лишь дрожащий шепоток. — Г-господи!
— Put… — Блейк внимательно следит за девушкой, указывая ей бросить эту несчастную палку.
Нет, она не похожа на немцев… Не похожа на человека, который был послан как приманка, как капкан. Скорее — на жертву. Томас опускает карабин висеть на ремне, как бы в подтверждение своих слов: вот, видишь, я тебя не обижу, я тебе не враг.
— Not enemy, — Томас вскидывает брови, смягчая выражение лица, и разводит ладонями, — not enemy for you… I won't hurt you.
Капрал все так же медленно, шаг за шагом, приближается. Его тревожат мужские голоса поблизости.
— What happe… — отвлекается, вытягиваясь, — what happened to you?
Не встречая никакой реакции от русской девушки, Блейк выдыхает, задумывается и выдает на ломаном русском:
— ОткудА тъы?
Это на секунду заставляет Анну оторопеть.
— Я… I was from to Russian empire, — вспоминает что-то, говоря с явным акцентом. — I… Сбежала… With family, but they died… I… А, да как это… Немцы… Enemies was… Взяли в плен! Help me please!
Капрал слушает ее с большим напряжением, складывая слова как пазлы в одну мысль. Понимает, о чем говорит девушка. Понимает окончательно, что она угрозы не представляет. Понимает, что ей срочно нужна помощь. И, конечно, понимает, что если он приведет ее в лагерь, то получит на свою голову от командира санкции. Понимает всю бедственность положения, но: даже не «если», а «когда приведет». Война для всех одинаково страшна, а значит это вызов. Вызов от Бога взять на себя ответственность за чью-либо жизнь.
— Можеш идъти?.. — спрашивает капрал, осматривая состояние девушки.
Но его тут же обрывает немецкий выкрик «Feuer!» и шелест травы. Пуля попадает точно в дерево, где стоит русская, с обратной стороны. Блейк взбрасывает винтовку, резко кивает девушке.
— Follow me now! — в приказном тоне говорит капрал и через пару секунд хватает ее за руку. — NOW!
Анна с пронзительно громким визгом срывается с места, быстро задыхается. Слышится очередной выстрел, двое ускоряются. Пуля проскальзывает, казалось бы, мимо, но раздается крик. Блейка резко толкает назад. Он успевает только отпустить руку, чтобы не упасть вместе с девушкой. Реакция молниеносна. Кровь — ранили, по касательной. Сволочи. На лице Блейка возникает оскал, пользуясь ситуацией, он разворачивается и, замечая в лесу несколько бегущих силуэтов, выпускает по ним очередь. Все происходит настолько быстро, что спроси Блейка об этом — он не вспомнит, как будто был в состоянии аффекта. В такие моменты он не похож на молодого неопытного бойца. Пули разрезают воздух, ранят деревья. Одна проскочила точно под ухом капрала, порвав ткань на плече. Проклятье, еще бы дюйм — и шея!
На какую-то секунду пальба прекращается, слышатся разъяренные крики немцев:
— Sie kommen aus dem Norden! HIER, HIER ENTLANG!!!
В груди яростно стучит. Сколько их здесь? Блейк, не отрывая взгляда от лесной чащи, ни на шаг не отходит от раненой девушки, чтобы не позволить ее убить.
— Hit the ground, — твердо говорит ей, — к зъемлъе!
И пальба продолжается. Блейк чувствует кровь, стекающую по лицу. Осколок.
Силуэтов становится меньше. Анна слушается. Сейчас она готова сделать всё, лишь бы остаться в живых… Господи, помоги!
Девушка вжимается в сырую землю. Анна кое-как закрывает ранение ладонью, как объяснял брат. Сама лежит, молится так тихонечко, скулит от боли.
— Помилуй нас, Боже, по велицей милости твоей! — а сама понимает: с такой болью встать она не сможет, а если немцы настигнут — это конец.
И немцы настигли. Один из них. Когда все стихло, трое фигур, которые угрожали смертью единственному в лесу вооруженному капралу, полегли под очередью, — в паре метров от Блейка возник примерно такой же молодой солдат. Они смотрели друг на друга недолго… Стоит немцу вскинуть палец, чтобы нажать на курок и прикончить Томаса, тот решительно стреляет точно по его руке. Пуля проходит сквозь и попадает в механизм самого оружия. Не повезло! Винтовка взрывает прямо в руках солдата, он истерично кричит, сыплет Блейка ругательствами, часть его одежды горит. Как Томас не хочет убивать молодого! Но если он не последний, Томас боится не справиться с очередной группой немцев.
Ему помогут. Капрал наступает сапогом на плечо солдата, достаточно сильно, чтобы тот перестал метаться. И с размаху бьет его прикладом карабина по виску. Достаточно сильно, чтобы тот перестал двигаться. Потерял сознание? Умер? Блейк не знает. Он не задерживается, не думает. Немедленно перебрасывает оружие через плечо, срывает верхние пуговицы с воротника формы немца и… его нательный крест. Прячет в нагрудный карман с холодно-скорбным выдохом. И возвращается к Анне, присаживается на корточки, осторожно переворачивает ее за плечо на спину.
— I'm here… OK? — он подзывает девушку жестами к себе, чтобы она схватилась за него, тогда он сможет ее поднять. — Come to me.
Анку это выводит из оцепенения, она растерянно тянется к солдату.
      Холодная липкая от крови рука. Женская рука. Блейка внутри перетряхивает, он аккуратно поднимает девушку, крепко прижимая к себе. «Только не умри по дороге…».
— Как с’овут? — спрашивает капрал тихо.
Нужно говорить, нужно заставлять ее думать, дышать, чтобы не отключилась.
До лагеря не очень далеко. Они должны были слышать пальбу и крики.
— Аня, — капрал улавливает тихий голосок. — Сп-спасибо…
Как же хочется жить, Господи, как же хочется жить! Только эта мысль заставляет девушку держаться, дышать сквозь боль, разговаривать.
Капрал сам в крови из-за осколка. Анка про себя молится, чтобы и Блейк не потаял на сырой земле. Это будет приговором для обоих. Страшно. Солдат же идет, перешагивая через ямки и сломанные ветки. Томас втягивает воздух сквозь зубы. Чувствует собственное сердцебиение в висках. Наверняка, Скофилд уже места себе не находит, ведь он привык воспитывать младшего бойца как брата, а тут — его вдруг и след простыл, а через несколько минут слышно потасовку с юга, с леса. Блейк старается не думать об окровавленной девушке у себя на руках, точнее, о том, что его ожидает хороший нагоняй в полку за это. Он уже сделал что должен был. Пути назад нет.

      Скофилд сам не свой: пальба началась, а тут мелкого, Блейка, и след простыл. Не хочется думать о плохом — война вынуждает, но Уилл всегда верит до последнего, как и сейчас.
Игнорируя выкрики о том, какой он идиот, Уилл ломится на передовую, надеясь перехватить. Шанс есть. Война непредсказуема. И вдруг резко останавливается, заметив вдалеке донельзя знакомую фигурку… Живой! Его бестолковый дружок. Капрал срывается с места.
— Где тебя чёрт носит! — отчитывает, как младшего брата, но тут же глаза округляются при виде алого пятна на лице и человека на руках Томаса. — Что произошло?
Блейк не хочет тратить время на допрос. Для него сейчас первая необходимость — определить девушку к врачам, сделать все, чтобы ее спасение не стало напрасным из-за нелепой смерти от потери крови.
— В госпиталь, — Блейк не слушает, перебивает своего боевого товарища, широкими шагами рассекает узкую площадь окопа, точно зная куда идти.
«Куда прешь?» — кричат рядовые, которых нечаянно капрал толкает в спины, расчищая себе дорогу.
— Простите! — наспех отвечает Томас. — Простите, дайте дорогу! Пропустите!
Капрал слышит пыхтение бегущего следом за ним Уилла и обращается к нему, не оборачиваясь.
— Зови доктора Линда за мной, это приказ, — Блейк бросает взгляд на девушку, еще крепче ее прижимает, тихо повторяя. — Everything will be fine… don't worry,. Anna.
Скофилд сворачивает, подчиняясь.
К счастью, где коротает время доктор, в окопе знают многие. Обычно, когда нет пациентов, Линд отдыхает у себя. И именно сейчас отдых прерывается: вламывается Скофилд.
— Нужна Ваша помощь. Это срочно.
Думая, в какую задницу опять влипли юнцы, высокий мужчина смиренно поднимается, хватая впопыхах очки на столе и выходит, легонько толкнув в плечо Уилла. И громким зычным голосом кричит «расступитесь!». Теперь Уилл мчится уже вслед за Николасом.
На ходу поправляя очки, тот доходит до капрала Блейка, недоуменно смотрит на девушку.
— Откуда она здесь? — не получив ответа, Линд пропускает солдата в госпиталь, указывая на стол. — Рассказывай, что произошло.
Блейк смотрит на врача глазами, полными тревоги, боевой горячности и надежды.
— Она сбежала, — капрал бережно кладет девушку на стол, внимательно наблюдая за ее состоянием, часто смотрит в глаза, за реакцией зрачков, боясь встретить ничего не выражающий стеклянный взгляд, — немцы взяли в плен ее семью, все они погибли. Я нашел ее в лесу, но нас накрыли — ее ранили.
И это говорит Томас, на котором явно заметны все признаки схватки с немцами.
      Анна растерянно глядит в темноту, в которую её несет Блейк. Боится: неужели ликвидируют? Но неожиданно разгорается свет свечи, и Анна видит перед собой знакомое лицо. Капрал глядит на неё, явно очень волнуясь. Взгляд этот внушает спокойствие.
Где-то чуть поодаль маячит тень. Наконец, её обладатель застывает над Анной, и девушка разглядывает сосредоточенное суровое лицо и спадающие на него тёмные пряди. Страх возвращается. Девушка издаёт протяжный стон. Блейк опускает руку на ее запястье, для того чтобы успокоить — этому в подтверждение идет вздрагивание губ на подобие улыбки; и для того, чтобы следить за пульсом.
— Всъе к’орошо, — добавляет капрал с акцентом, после чего поднимает взгляд на Линда. — Она русская, кажется… Плохо понимает английский, — и возвращается к Анне, кивая на Николаса. — Доктор, э’то доктър.
Тот кладет последний инструмент на марлевую ткань. Остаётся только одно.
— Капрал Скофилд, дайте водки.
Уилл едва не роняет сосуд, чуть вздрагивая, и всовывает её в руку доктора. Добрая часть бутылки уходит на руки, вторая — на тряпку.
— Girl, do you understand me? — спрашивает, прежде чем приступить к обработке раны.
Девушка дёргается с места, едва доктор прикасается тряпкой к ране. Линд сразу же кивает на верёвки на соседнем столе.
— Привяжите её и скажите, чтобы лежала спокойно. И вот, — Линд протягивает Блейку другую тряпку, — чтобы язык не прикусила.
Блейк бросает взгляд на Скофа и кивает ему, мол, что стоишь, вылупился, давай помогай привязывать. А сам, показав Анне тряпочку, сделал как можно более спокойное лицо. В его мыслях резко прокатились воспоминания о семинарии.
«Давай, Том, ты знаешь, как себя вести,» — капрал ободряет самого себя.
Медленный вдох-выдох, медленный кивок, крепкое поглаживание по руке от локтя до кисти. Какая же она холодная, как же она дрожит, Боже! Блейк знает, что лучше отвлечь девушку на себя, пока Скофилд будет привязывать ее к столу.
— Look at me, Anna, — бархатно говорит Томас, смотрит на нее ласково и серьезно, стараясь не выдать собственный тремор, — будъет бо’ьна,. but… э’то помо’шет т’ьебье…
У Скофа нет выбора. Он берет веревки и связывает несчастную. Она и не брыкается. Отвлечена Блейком, его витиеватыми речами на ломаном русском. Уилл не понимает ни слова, да и сейчас не до этого. Рискуя в любой момент получить ногой в челюсть, завязывает узлы. Блейк аккуратно, но крепко берет девушку за подбородок, чтобы та открыла рот, и вставляет между зубов сложенную вчетверо тряпку,
— Й’а… — он задумывается, дублируя слова жестами, — р’ьадом.
Анна будто околдована Блейком, но все портит тряпка. О черт, «будет больно». Будет очень больно! Ворочается, озирается по сторонам. В поле зрения снова попадает Линд.
Сосредоточенный Линд, наконец, дожидается.
— Tiens bon. Tu es un combattant, — по французски тихо произносит, подходя и надеясь, что хотя бы так незнакомка его поймёт.
«Терпи, ты — боец,» — говорит доктор. Анка, прищурившись, кивает.
Блейк поднимает вытянувшееся в изумлении лицо на доктора.
— Она понимает французский? — задает риторический вопрос, встряхивает головой и усмехается сам себе. — Понимает французский, но не английский. Русские!
Капрал переглядывается с Уиллом, в его синих глазах мелькает прежний живой юный огонек. Он и сам выходит из оцепенения и, возможно даже, совсем скоро начнет шутить.
Но лицо снова становится серьезным, Томас переводит взгляд на Николаса.
— Что нужно? Я готов, — железным тоном произносит он и сглатывает.
— Ты это затеял, тебе и ассистировать, — Николас кивает на бутылку. — Немного осталось. Скофилд, полей ему на руки!
Блейка перетряхивает. Он решительно сбрасывает с себя лишнее: вещи, оружие, куртку, шлем. И вот, взъерошенный черноволосый парень заворачивает рукава и омывает руки под струей высокоградусного спирта.
— Французский некогда считался международным языком, не мудрено, — слышится задумчивое от Николаса.
Чувствует, как щиплет раны и ссадины, забавно морщится, оттряхивает руки на воздухе, чтобы побыстрее жидкость испарилась. И встает на свое место санитара-ассистента.
— Теперь всё готово. Подавай инструменты, когда скажу.
Николас берет тряпку, продолжает обработку раны. Анна мычит, пробует брыкаться. Линд не обращает внимания.
— Иглу, — приказным тоном произносит.
На какое-то мгновение Томас зависает над инструментами, но нужный быстро оказывается в руках доктора, и капрал вытягивается с любопытством наблюдая за его работой.
Ловкими движениями Линд зашивает рану. Анка уже не сопротивляется, молчит.
Наконец, доктор срезает нить, откладывая иглу в сторону.
— C'est fini, — говорит он, вытаскивая кляп изо рта.
Поднимает девушку на руки и оттаскивает в другой конец госпиталя. Уиллу кивает, чтобы посветил. Кладёт Анку на кровать.
— Tu devrais rester ici un moment, — говорит, накрывая девушку одеялом.
Блейк с облегчением выдыхает, как только рана оказывается зашита и обработана, а девушка, судя по всему, подает признаки жизни. Капрал уже не держит в себе привычных эмоций и торжественно пропевает первый куплет из гимна студентов-врачей. Благо, латинский язык у него в крови, хотя на нем и не поговоришь особо. Ухо девушки вдруг улавливает напев. Анка невольно улыбается, услышав: перед глазами всплывают картинки богослужения.
— Gaudeamus igitur,
Juvenes dum sumus!
Gaudeamus igitur! — солдат раскидывает руки, как будто собираясь обниматься.
Juvenes dum sumus!!! — и аплодирует доктору, пока тот несет Анну до кровати.
Так, собственно, Томас и успевает пропеть до конца, но улыбка тут же пропадает с побледневшего лица, как только Линд возвращается и подзывает его к себе.
— Я в порядке, — капрал пожимает плечами, совсем забыв про рану.
— У Вас рана, капрал, лёгкая, но оставлять её вот так не стоит.
По приказу Уилл вымачивает в спирте кусок ткани.
Николас рану обрабатывает, и накладывает повязку.
— Легко отделались.
Блейк морщится от запаха спирта и от его великолепного свойства жечь открытые раны. Терпеливо медленно выдыхает. Конечно, он еще как благодарен доктору. Он не ощущал свою рану до этого момента, но, может, ощутил бы, когда было бы уже поздно.
На слова Линда Томас посмеивается:
— Это я на командира еще не нарвался, да, Скоф?
Уилл измученно тянет уголком губ и складывает руки на груди. Блейк понял, что зря спросил. Наверное, новый командир заметил отсутствие бойца. Засада. Но — просто необходимо ему рассказать о группировках в лесу. Английский полк здесь не один.
— Генерал звал, — Скофилд как будто читает мысли, при слове «генерал» Томас меняется в лице. — Твоего отсутствия он не заметил, но… Хотел тебя видеть.
На месте он долго не стоит, кивает приятелю и перешагивает через порог лазарета. Блейк едва успевает захватить вещи и надеть на перебинтованную голову шлем, прежде чем убежать за Скофилдом.
Линд остается в госпитале, мрачно смотрит в сторону кровати, где лежит новенькая. Подкинул капрал загадку…

      Блейка забавит угрюмое пыхтение приятеля, пусть он и всю дорогу смотрит ему в затылок.
— А почему тебе не плевать? — любопытствует Томас, смеясь и хмурясь одновременно: ему всегда было интересно, почему Уилл, будучи только на шесть лет старше и разделяя с ним одно воинское звание, так печется о капрале.
Пауза длится долго.
— Потому что ты слишком молод для войны… без взрослых не справляешься, — усмехается Скофилд.
Блейка на самом деле капрал ценит. Здесь, на войне, когда все силы уходят на цель, порой забываешь о человеческих качествах, а они важны особенно здесь и сейчас. Уилл может сколько угодно ершиться, но понимает: Томас — его единственный друг, кто не даёт очерстветь на лоне смерти.
— Да ну тебя, — Блейк фыркает и легонько подталкивает товарища в спину.
Оба улыбаются.
Пока не встречают на своем пути сержанта, который присоединяется к их пути и провожает до блиндажа.
— Торопитесь не спеша? — подначивает он капралов, раздраженно вздыхая. — Приведите себя в порядок, не каждый день генерал вызывает к себе самолично.
Блейк останавливается и напряженно смотрит на Уилла, застегивая верхнюю пуговицу на форме. Приосанивается.
— Должно быть, дело серьезное… — тихо произносит Томас, решительно входит на порог, тут же встает по струнке. — Сэр!

— Готов?
Томас не готов. Пальцы холодеют от волнения и страха. Но в груди невыносимо горячо, а голову кружит самую малость. Он обязан. Вдох.
— Ну, да, — выдох.
Но проскальзывает пауза. Скофилд слегка прищуривается, словно высматривая что-то по ту сторону синевы глаз капрала. И на полшага поднимается первым.

      Стоит минуть границу окопа, мысли Блейка занимает звенящая тишина и один только образ брата. Успеть. И не умереть по дороге. Под весом тела проминается и хрустит смесь из земли, щебня и камней. Блейк напрочь забывает про свое сотрясение (или уже забивает на него). Юношеский боевой запал и это безрассудство не позволяют жалеть себя любимого. Томас чувствует запах мертвечины, фыркает и морщится. Вот и лошади.
      Привыкший ко всему Скофилд будто бы не обращает никакого внимания на них. А Анка терпит. Если бы она поела, её б точно стошнило прямо здесь, но пищу девушка не вкушала уже сутки. И это тоже дает о себе знать общей слабостью. Но Анна понимает: даст слабину — умрёт. А жить ещё хочется. Хотя бы ради семьи, положившей на жертвенник ради благополучия Анки свои жизни. Мнимого, как оказалось. Хотя бы ради отца и брата она должна держаться. Преодолеть все сложности войны и, наконец, стать счастливой, как Гладышевы и хотели, убегая от революции. Видимо, путь к счастью всегда лежит через тернии.
      Дымчато-синие глаза пристально следят за горизонтом. Никого. Блейк оглядывается на спутников и, коротко кивнув в ответ на внимательный взгляд Скофилда, поднимается сам. В такой тишине слышно только противное жужжание мух над мертвыми телами животных и солдат. Следующее на пути у четверки колючее ограждение встречает повисший на проволоке труп, практически весь черный, словно его сожгли. Томас задерживает дыхание и аккуратно, чтобы не пораниться, ощупывает сетку в поисках хлипкой, где была брешь.
      Уилл оттягивает рваный край, приподнимая за ним добрую часть ограждения. Блейк проходит сквозь узкую брешь первым, после чего оборачивается, следя за спутниками. Анна буквально ныряет под сеть, выскальзывая снаружи. Минуту спустя помогает выползти Линду. Блейк переводит взгляд на Скофилда на другом конце: аккуратность на сей раз его подводит, проволока соскальзывает, и колючий шип вонзается в кожу. Слышится судорожный вдох. Капрал резко выдергивает ладонь, как тут же из нее темной струей льется кровь. Блейк шумно втягивает воздух сквозь зубы, как будто и сам вместе с другом ощущает эту боль. Терпи, приятель. Анна поднимается уже без помощи, однако еще крепко держит руку у раненого места. В глазах на секунду мутнеет. Девушка едва сохраняет координацию, пытаясь устоять. Ее бледное лицо очень вовремя попадает в поле зрения юноши. Реакция Блейка быстра: он перехватывает Анну под левой лопаткой в максимально удобном положении, в нем он может и поймать в случае падения. Слава Богу, этого не происходит. Мысли Томаса шипят ругательствами: додумались бы потащить девчонку в таком состоянии с собой.
Надо продолжать путь. Капрал не отходит далеко от Анны, идет размеренно, оглядывая вокруг каждый сантиметр земли и неба, постоянно держа на готове карабин. Линия фронта немцев всего через какие-то 200 метров… Том на мгновение оборачивается и смотрит на Скофилда, медленно пробирающегося сквозь брешь, мол, выступай вперед со мной.
Тяжелая колючая сеть падает наземь.
Линд же, глядя по сторонам, останавливается на Анне. Как бы та ни геройствовала, слабость девушки после операции даёт о себе знать. Николас останавливается сам и жестом останавливает девушку. Подхватывает её на руки и догоняет капралов.

      Томас почти не дышит. Чувствует, как холодеют руки и жар ударяет в голову. Ждет нападения… С каждым шагом тишина все сильнее завывает вокруг, приносит с окрестностей запах пороха, крови и смерти. Метр… еще один… Тихо, словно мышь, и Уилл перемещается по горькой земле. Веет сыростью, гнилью. Эти запахи всегда синонимируют с ней, фигурой с косой, кто ждет своего часа, чтобы забрать по ту сторону очередную душу. Вот и вырытая в глубину траншея, прежде которой идет небольшой холм. Пальцы белеют на прикладе. Капрал осторожно вытягивает одну руку назад, делая ладонь жест остановки в сторону доктора. Мол, «нечего вам там делать, вы не готовы к перестрелке». Линд отходит. Какое-то чахлое дерево, наперекор всему возвышающееся к небу, и становится временным укрытием.
Том останавливается, переглядывается со Скофилдом и выпускает последний тяжелый выдох.
— Готов? — почти одними губами спрашивает Блейк, вот-вот устремившийся на резкий забег и битву.
Короткий кивок служит ответом.
Молодые солдаты рвутся вперед, с силой отталкиваясь сапогами от рыхлой земли. Точно сердце так и остается замершим позади. Руки пронзает молния — они вскидывают винтовки, но… не стреляют. Не по кому. Окоп оказывается пуст и вычищен.
— Вот проклятье, — усмехается Томас, опуская оружие и судорожно делая блаженный вдох, — они правда ушли.
Николас, прислушавшись, сначала недоверчиво озирается, но в итоге медленно выходит.
— Это может быть ловушка, — Скофилд озвучивает собственные мысли, и каждое слово невольно становится вопросительным.
— Надо бы проверить, — Блейк говорит шепотом.
И спускается в окоп, осматривая по пути каждый угол, каждую засечку, каждый оставленный лежать камень, прислушиваясь к тишине и вскидывая оружие на поворотах. Никого. Только
жестяной ведро, оставленное посреди окопа. Томас к нему подбирается и опрокидывает ногой. Шипят и разлетаются уже истлевшие в белый угли, поднимается дымок.
— Ушли совсем недавно, — констатирует Скофилд и, расслабленно прикрыв глаза, садится.
Рука паскудно болит. Блейк опирается о стенку окопа.
— Хоть что-то хорошее за день…
Нужно сбросить напряжение, ведь юноша практически был готов ввязаться в пальбу. Все хорошо, капрал, все в порядке, все тихо. Окоп необходимо исследовать: Томас снимает вещмешок и начинает рыться в нем в поисках фонаря.
Скофилд тихо шипит, осматривая рану на ладони.
— Перевяжи… — Том вытаскивает из кармана платок, отдает Уиллу и, не отвлекаясь от своего дела, говорит с серьезным лицом, — еще понадобится, чтобы дрочить.
Анка, всё это время лежавшая неподвижно и не издававшая ни единого звука, наконец, быстренько прикрывает рот, задержав тихое хихиканье, но продолжается анкино веселье недолго: Линд вновь вынуждает Гладышеву встать на землю.

Откуда она знает, как будет «дрочить» на английском? Было время, когда одноклассник по гимназии всучил ей неизданную газетенку с пошлыми иностранными словами. И Аня, хулиганя, врала папе, что всерьёз изучает язык.

— Другая рука! — отзывается Скофилд, усмехнувшись.
Обернувшись на Линда, капрал замечает, как тот качает головой и шепотом произносит «идиоты».
— Руку, — тут же в приказном тоне слышится от доктора, он уже вынимает из сумки марлю и вымачивает ее в спирте.
Уилл послушно протирает ладонь, но, не ожидав такой силы жжения, резко дергает, ненароком соприкасаясь с лицом Николаса. Раздается звук падения. Первое, что предстает перед Скофилдом, когда тот открывает глаза, это Линд в неуклюжей позе чудом удержавшийся у стены и затыкающий ватой нос.
— Прошу прощения…
— Руки бы Вам оторвать, капрал!
Блейк опять остается безнаказанным. Хорошо, что все-таки доктор старается его и пальцем не тронуть, потому что в ответ капрал может тронуть кулаком. Скофилд не такой, поэтому ему и достается. Но зато с пользой. Вот, к примеру дезинфекция раны… Но и тут не обходится без выходок: доктор впечатывается в землю. Томас закусывает нижнюю губу, сотрясаясь от беззвучного смеха.
— Вы слышали меня? Они ему еще понадобятся! — восклицает он, просмеявшись.
После чего с улыбкой всхлипывает и похлопывает друга по плечу.
— Молодец, Скоф, — тихонько произносит капрал и, тряхнув рюкзаком, направляется дальше.
— Вам всё шуточки, — Линд буравит суровым взглядом младшего в спину.
— А без них загнёшься, — вздыхает Скоф.
Юноша резок. Он по шагам, раздающимся сзади, уже понимает, что сейчас его настигнет доктор. Но не остерегается этого. «Давай, если смелый!». Наверное, это именно то, чего Блейк ждет — удар, а именно возможность дать сдачи. Как только каска глухо вскрипывает на затылке, обжигая болью голову, Томас разворачивается настолько стремительно, что под ним поднимается облако пыли. Все происходит в долю секунды — Линд оказывается ударом прижатый грудью к стене, а его рука, заведенная за спину, оказывается в крепкой хватке капрала. Слышится напуганный вздох Анны.
— Не надо, пожалуйста! Отпусти!
Он сильно сгибает чужое запястье так, что в нем возникает ломящая боль. Большим пальцем одновременно Том нажимает на срединный нерв. Руки дрожат от контролируемой силы. Капрал запросто может сломать доктору руку, если применит еще чуть-чуть побольше силы. Но этого ему не надо. Вспыльчивый. Мягкий и миловидный снаружи, Блейк наделен характером каленого железа.
— Знаете, в чем Вам круто не повезло оказаться в этом походе? — шипит капрал и нервно усмехается. — Вы без оружия!
Не хочет много времени тратить на мерзавца, рывком отпускает, как тряпку, и быстро скрывается за ближайшим углом. Не успевает Линд отдышаться, как к нему на руки падает девушка, обеспокоенно его осматривает. Все хорошо, все хорошо… Аккуратно усаживая Анну на колени, доктор поднимает взгляд на поворот, где только что был Блейк. Капрал не прав: у Николаса есть оружие. Но не то, что привыкли видеть бойцы. Оружие доктора — железная хватка, когда речь идет о спасении чьей-то жизни.
— Это Вы зря, — слышится задумчивое от Скофилда, который спустя секунду тоже спешит скрыться.
      Томас глубоко дышит. Жар разливается внутри тела. Отчаяние и чувство вины всегда сопровождает вспышки гнева у Томаса, но он едва ли кому-то в этом признается… Он многое и многое держит в себе, коллекционирует все виды ярости, обиды и боли. Никто в полку не слышит этот внутренний крик юноши.
      А вот в ушах еще стоит крик Анны. Как, она еще и заступается за этого мерзавца! В этой войне вообще есть человек, который бы до конца понимал и принимал мятежного капрала? Есть… Вот он, идет следом.
— Как… — слегка хриплым голосом спрашивает Том, не оборачиваясь, — как твоя рука?
Голову все еще ломит, но он упрямо не хочет этого замечать.
— В порядке. Ты? — а вот Уилл прекрасно помнит, что Блейк травмирован, чувствуя тонкий запах крови.
Том как всегда: шило в заднице, а задница тянется к приключениям. Блейк в ответ только твердо кивает, гоняя спазмы по скулам: переживу.
      Шаги становятся медленнее. Едва заметив тоннель, капралы включают тактические фонари. У Уилла нет выбора: надо идти внутрь. Тоннель оказывается чем-то вроде казармы. Железные скелеты кроватей, причем двухъярусных, какие-то ящики, мешки в углах.
— Ого… только полюбуйся… — Томас очерчивает белым светом фонаря широкую комнату, — так основательно… Неплохо обустроились! — и проходит вглубь, присаживаясь на койку, которая издает затейливый скрипок под капралом.
Блейк «возвращается»: специально легонько отталкивается от кровати и снова садится, создавая ритмичный скрип пружин под собой.
— Скооф… — с улыбкой в голосе зовет он друга.
По подвешенному мешку рядом с ним пробегает крыса.
— Проклятье! — Том резко подается назад, прекратив скакать. — У них даже крысы больше наших!
Скофилд оглядывается, скептически смотрит на грызуна. Капрал напряженно изучает помещение, всматривается себе под ноги прежде, чем сделать шаг. Нет, не может быть всё так просто.
— Интересно, что в мешках… — не унимается любопытный капрал.
— Хочешь отведать тухлятины? — Скофилд отбрасывает пыльную ткань, обнаруживая в углу ящик с баночками тушенки, одну из них он подкидывает Томасу. — Держи.
— Что это?
— Консервы гансов.
Блейк недолго изучает чужие надписи на жестянке и все же отправляет ее в свой вещмешок. Пригодится. Уилл медленно проводит лучом по комнате. Под лучом света что-то поблескивает.
— Взгляни!
Том вытягивается и тут же меняется в лице, заметив среди песка натянутую над полом леску.
— Растяжка…

      Линд еще некоторое время сидит у стены, о чем-то думая, но размышления прерывает Анна. Николас чувствует, как девушка мякнет у него на руках, как голова её, точно тяжелая сумка, откидывается назад. Доктор тут же проверяет пульс: живая! По щекам девушку бьёт, пытаясь пробудить. Наконец, веки Анны начинают легонько подрагивать. Надо продержаться до темноты! Капралы куда-то запропастились. Но Николас не может пойти на поиски: девушку в таком состоянии оставлять нельзя.

— Не шевелись.
Сейчас лучше убраться побыстрее, иначе… Один из мешков падает на землю вместе с крысой, которая, видимо, и перегрызла веревку. Грызун времени не теряет, не оставляя капралам ни секунды на побег. Тащит добычу по полу до того, пока длинный хвост не задевает натянутую леску.
— О нет, Н.!
Ударной волной Блейка отбрасывает обратно на железо, крепко осыпает камнями и песком. Шлем налез на глаза, только через пару секунд Томас соображает, что произошло. Откашливается и поправляет каску. Где Уилл?!
— О Боже… — в ужасе хрипит капрал, резко бросается на обломки. — Скоф! — он ворошит камни, судорожно быстро пытаясь найти друга по голосу. — СКОФ! — под камнем показывается нос сапога, значит, выше;
Блейк усыпает собственные руки ссадинами, но продолжает искать, не замечая больше ничего на свете. Наконец — немое, обездвиженное лицо, бело-желтое из-за песка. Капрал хватает Уилла за плечи и начинает трясти, высвобождая от камней.
— СКОФ! Поднимайся! Поднимайся! — он буквально заставляет своего друга сесть, отбрасывая камни в сторону. — Давай! Ну давай же!
Из горла Скофилда рвется кашель. Блейк знает, что ему сложно сейчас разобрать, что происходит, поэтому, цепляясь за его форму, он говорит как можно более четко.
— Нас сейчас завалит! — ему приходится буквально кричать, чтобы Уилл его услышал через грохот. — Надо бежать! Слышишь, Скоф?!
Последний рывок сопровождается усилием уже со стороны друга — наконец, на ногах оба.
— Все время держись за меня! — кричит Блейк, не отпуская руку Скофилда. — Скорее!
Сознание никак не возвращается. Уилл чувствует, как переваливается с ноги на ногу. Свист в ушах, отрывистые крики Томаса. Прыгать… Пол местами обвалился, и он говорит прыгать! Из груди зверем рвется кашель. Ладонь намертво вцепляется в куртку товарища, единственную опору.
— НО Я НИЧЕГО НЕ ВИЖУ! — панически кричит Скофилд сквозь грохот.
— Просто прыгай! Доверься мне! Слышишь? ПРЫ-ГАЙ! — голос становится требовательнее, и Уилл подчиняется, едва не оступаясь в невидимую пропасть под собой, но рука капрала рывком вытаскивает его, не давая упасть.

Линд, удостоверившись, что Анна в сознании, срывается с места и устремляется на звуки падения камней. Издалека слышится знакомый кашель, и спустя пару секунд из-за поворота появляются силуэты капралов.
— Что, черт возьми, произошло?! — раздраженно встречает.
Блейк игнорирует допросы от доктора и, схватив Скофилда за плечи, уводит дальше от тоннеля. Тот освобождается и находит опору уже в крупном валуне, судорожно переводит дыхание.
— Грязные ублюдки! — яростно выпаливает юноша, бьет себя по колену.
На этом тревога Томаса заканчивается, он помогает другу вынуть и открыть флягу с водой, чтобы промыть глаза; она заканчивается довольно скоро, Блейк не раздумывая отдает Скофилду и свою тоже. — На, возьми мою… Зря я не пристрелил ту крысу.
— Зря ты не нашел другого идиота, — Уилл дрожит как осиновый лист и отталкивает норовящего подойти Линда. — Какого черта ты потащил меня с собой?
Блейк на мгновение теряется. Он не ожидал услышать такой упрек от лучшего друга. Становится чуть легче, когда доктор решает оставить капралов наедине и возвращается к девушке.
— Сержант так сказал, я не знаю, — вполголоса отвечает Блейк, присаживаясь на колено рядом со Скофилдом.
— Да, вот именно, ты никогда ничего не знаешь! — тот принципиально не поднимает на Томаса взгляд, вновь и вновь глотает теплую воду. — Я-то здесь причем?
Будь на месте Уилла кто-то другой, Блейк бы с первого слова взорвался, но сейчас он только тянется в карман за ракетницей и молчит с полминуты, всматриваясь в печать страха на исцарапанном лице.
— Тогда возвращайся. Я тебя не держу, чеши сразу домой, если хочешь, — попытка съязвить оборачивается неудачей, голос пропитан смиренной усталостью.
— Не хочу, — тихо отвечает Уилл, мелко качая головой, — я не хочу.
В горлу подкатывает сжатое в комок чувство вины. Блейк не отходит ни на шаг, клеймит полным уважения взглядом. Он не сомневался в том, что друг не сдастся. Да и пути назад уже нет.
— Правда, я не знал, за чем нас послали, — торопливо говорит он. — Думал, они отправят в тыл за едой или еще за чем-то. Я надеялся, это будет легкой прогулкой. Ясно? Не знал, что так обернется…
Скофилд не отвечает вслух, собираясь с мыслями. А ведь действительно, зачем он здесь? Во-первых, еще относительно молодым сердцем движет жажда подвигов, где-то в глубине души для него огромная честь — принять участие в спасении более чем полторы тысячи жизней. Во-вторых, не менее важная причина рисковать собой сидит рядом и настойчиво всматривается ему в лицо. Там, за временной границей, где еще люди даже не задумывались о грядущей войне, юноша по имени Томас заслужил какую-то особую, сакральную благодарность простого семьянина. Теперь Уилл считает, что просто не имеет права оставлять приятеля на верную гибель.

      К капралам на метр приближается высокая фигура доктора.
— Ей хуже, — без всяких прелюдий сообщает Николас, кивая головой на съежившуюся в углу девушку.
Том горько сглатывает, набираясь терпения заново. Конечно, ей хуже; вот кому точно не следовало разделять опасный путь, так это Анне.
— Она долго не ела… — размышляет он и достает из рюкзака банку консервов: это все, чем солдаты успели разжиться, — вот, прихватил в блиндаже, — Блейк подает баночку доктору.
Линд глядит со скептическим прищуром. Приборов нет, так что открывать и употреблять консервы получится чем придется. И «чем придется» оказываются пинцет и скальпель.
Баночка открывается, содержимое источает не самый приятный запах. А в военных условиях это то ещё лакомство. Николас вынимает кусочек тушенки и, цепляя его пинцетом, протягивает Анке. Ест…
      Николас присаживается, бережно прижимает к себе девушку, чувствуя, как сильно она дрожит. Тёплая и слабенькая…
      Как давно Линд не чувствовал человеческого тепла. С самой смерти матери. В памяти всплывает последнее объятие с мамой, лежащей при смерти. «Я люблю тебя, мой милый Нико,» — произнесла тогда Мэдисон Линд. Вспомнилась и леденящая душу картина, как после этого глубокий взгляд женщины застыл, став совершенно пустым.
      Линд невольно ёжится, бросая взгляд на девушку. Отпечаток войны на ней заставляет отбросить сантименты.

      Томас вновь оборачивается к Скофилду.
— Так ты хочешь вернуться? — осторожно спрашивает он.
Наконец, капрал поднимает взгляд, как тут же ему становятся понятны все оттенки голоса Блейка. Уилл порой читает его как открытую книгу. Ну, что он может ответить на этот вопрос? Скофилд-то знает, что даже если Томас говорит «я тебя не держу» — он совсем не готов попрощаться.
— Выпускай чертову ракету, — смиренно выдыхает Уилл, вытирая ладонью лицо.

      В руках Блейка оказывается ракетница. Он оставляет рюкзак в окопе, а сам поднимается за его пределы. Сердце обливается кровью. Юноша не знает, плакать ему или радоваться, ведь впереди еще более сложный и долгий отрезок пути, который приблизит его к родному старшему брату. Томас приглушает боль телесную и душевную, полностью оказываясь поглощенным судьбой своего брата, родных, друзей, своей страны. Сейчас в руках капрала свидетельство железной выдержки и трепещущая надежда на светлое. И если в кадре появилось ружье — оно должно выстрелить.
Смакуя этот момент, Блейк выпрямляет спину и поднимает руку с пистолетом в небо под 45 в сторону удаленного окопа своего полка.
— Чудо свершилось, лейтенант, — негромко произносит капрал и выпускает сигнальную ракету.

Перед глазами Блейк старается держать образ брата, матери и… семинарии. Как ловко его оттуда выдернуло на фронт! Блейк очень старается, правда, у него не очень хорошо выходит. Красные уши его все-таки выдают. Томас идет впереди, пристально наблюдая за горизонтом. Подозрительная тишина, неприятная, несмотря на кажущуюся уже спокойную природу вокруг, буйство красок, ласковые ароматы… Похоже на цветы.
Перед солдатами возникает небольшое каменное ограждение, сквозь проход в котором виден старый домик.
— Выглядит заброшенным… — прижимаясь к стене и заглядывая во двор, говорит Блейк. — Надо бы проверить.
Скофилд заходит первым и останавливается, пораженный необычной для войны картина: цветы. Много цветов и стоящий в воздухе сладкий шлейф.
— Они их все срубили… — вздыхает капрал, глядя на поломанные стволы.
Линд, шествующий позади, принюхивается и, кажется, обоняние его не подводит. Мысленно отмахивается: откуда тут взяться злополучным деревьям, от которых доктор чихает раз в две секунды? Но запах усиливается. «Да быть не может,» — мелькает в голове.
      Блейк тоже замедляется, оказываясь укутанным белоснежными цветами. Сколько воспоминаний… Шаг, еще шаг… Руки практически ощущают тяжесть жестяного ведра, наполненного ягодами, которое тащут двое мальчишек к дому, веселые и гордые.
— Это вишня… — мягким, задумчивым голосом говорит Блейк, его лицо обретает нежно-печальное выражение; он думает о далеком теперь доме, неужели так же, как спилены эти вишни, ему теперь не суждено будет увидеться с родными?
Томас останавливается возле одного, бережно трогает и гладит белые лепестки.
— Ламберт. А вон то — гибрид, — юноша указывает на следующее сложенное пополам дерево, — всегда дает хороший урожай.
— Они разные? — слышится задумчивое от Скофилда.
Анна тоже удивленно слушает. Николас фырчит, и фырчания этого хватило на то, чтобы доктор на секунду отвлёкся. Анна ловит мгновение и спускается с рук. Вслед слышится чих: у доктора аллергия. Гладышева выходит к саду и тает: среди вишнёвых цветов снует, как хозяин какой-нибудь волшебной райской страны, довольный капрал.
— Думаешь, вся вишня одного сорта? — улыбается Том. — А их много! Гарсия, Монморанси, Королева Анна… есть сладкая, есть с кислинкой, — Блейк невольно поднимает из-за цветущих ветвей взгляд, тут же попадая им в глаза Анны.
Приятный аромат заполняет лёгкие и ложится прохладным обезболивающим на раны. Девушка тихонько смеётся, не отворачиваясь и вовсе не краснея. Томас, в отличие от опытных вояк, не сторонится сантиментов. Такая блаженная тишина, тонкая свежесть вокруг, не хватает только ощущения хрупкой руки в своей. Кровь приливает к скулам. У Блейка всегда все написано на лице, вот и сейчас он решает, что лучше уж показаться смешным, как ребенок, чем… влюбленным. Капрал обнимает ладонями крупные цветы на ветвях и, слегка пригнувшись, прячет лицо в лепестках. Тихий девичий смех звучит как колокольчик. Том и сам улыбается: то ли от очарования Анны, то ли собственной реакции, то ли от ситуации, которую наблюдает со стороны как минимум пара глаз.
— Откуда ты все это знаешь? — спрашивает Скофилд.
— У мамы сад за домом, несколько деревьев… — Блейк, вдохнув нежный сладкий аромат цветов, поднимает лицо, плавно скользя взглядом по бутонам и Анне среди них. — В это время года они будто в снегу… Так буйно цветут! Ну, а в мае собираем их, я и Джо… почти целый день. Они не погибли, — с надеждой произносит Том, поглаживая влажную линию сруба одной из вишен, — из косточек появятся новые ростки, и сад будет больше, чем прежде.
Анна ныряет в буйство цветов.
— Конечно, появятся! И их будет больше. Куда больше, чем сейчас, — девушка улыбается, срывая один цветочек. Надо же, еще ни намека на засыхание. Будто сорван с живого дерева.
С лица Томаса не сходит улыбка, он любуется девушкой, которая прячется в цветах как маленький лесной зверек. А ведь только утром он видел её едва живой… Блейк усмехается на то, как девушка соглашается с ним, практически слово в слово повторяя то, что он говорит, только на русском языке.
— Как ты чувствуешь себья? — вполголоса спрашивает Томас на русском, неспешно выходя с ней на одну тропу.
Анна вдыхает воздух полной грудью. Наконец-то чистый, пропитанный лишь запахом цветов.
— Теперь точно хорошо, — улыбается девушка. — Спасибо тебе. Если бы ни ты, меня бы здесь не было… А я даже имени твоего не знаю, хотя обязана тебе жизнью.
Блейк опускает лицо и слегка качает головой.
— Я солдат… Ты не обьязана мне ньичем, — юноша пожимает плечами, ему и правда ни к чему это, ведь он спас Анну, потому что и сам не позволил себе оставлять ее немцам на расправу.
Девушка спрашивает имя, и капрал усмехается, слегка прищуривается, так шутливо и молодо.
— Томас. Томас Блейк, — представляется он, когда дистанция между ним и Анной остается в каком-то одном шаге.
— Анна. Анна Николаевна Гладышева, происхожу из дворянского дома Гладышевых. Дочь священника из Троицкой лавры в Петербурге, — пора уже и Томасу узнать, кого он спас. — И всё же я благодарна. Спасибо тебе. И Господу спасибо, что ты оказался в нужном месте в нужное время.
Анна словно ожила. До сего мгновенья вялая, сейчас она пышит жизнью, даже несмотря на то, что буквально полчаса назад пережила вторую операцию. Блейку нравится этот живой румянец на девичьих щеках. Нравится робкая улыбка. Юноша не замечает, как отпускает контроль над эмоциями и на мгновение даже перестает слышать мощные аллергические чихи доктора.
Томаса удивляет биография Анны, он долго слушает, как она представляется: как уж обучили. Но сам пока решает смолчать о себе, а только заинтересованно спрашивает:
— А как вы оказались сд’есь?
Анна меняется в лице, опуская голову. Нет выхода — она расскажет.
— Мы бежали, — вздыхает. — Бежали подальше от дома. Сейчас там революция. И особая угроза нависла над церковью. Отцу пришлось бежать, чтобы не быть репрессированным. И мы с братом последовали за ним.
Томас горько кивает на каждую фразу. Он сам и не встречал такой жизненный опыт, но прекрасно может представить, каково Анне. Семинария все-таки учила многому, к примеру, соединяться с сердцем человека, чтобы смягчать его уже одним своим присутствием.
Девичья рука сама тянется к Блейку, когда пелена воспоминаний настигает Анну. Девушка легонько касается бинтов на голове капрала, и сразу же лицо ее принимает обеспокоенное выражение.
— А сам ты как? Не болит?
Рана еще немного отдает жжением, а внутри головы — распирающей болью. Блейк бережно, как вишневые лепестки, перехватывает руку девушки, слегка поморщившись. Больно.
— Еще поживу, — улыбается одним уголком губ.
И возвращается к ходу беседы, как-то забыв про то, чтобы отпустить руку Анны.
— Я зна’ю, теб’е очень больно. Больн’ее, чем это, — он указывает взглядом на место, где у девушки швы. — Он нье хочет наших страданий, знаеш'. Он готовит что-то особенно’е для теб’я.
Снова этот взгляд, полный мира и проницательности, священнический взгляд, который запросто может выдать всю историю Блейка, теперь вспыльчивого, мятежного шутника, даже если он молчит. Анна внимательно всматривается по ту сторону сизых глаз. Так на Анну взирал брат. И Томас говорит так, точно проповедует. Неужели.?
— Ты был… священником? — девушка поражается своему же вопросу.
«Был». Это слово сжимает душу в тиски. Блейк до сих со скрежетом вспоминает последний день своего служения.

***

— Идите с миром, месса совершилась!
— Благодарение Богу, — отвечает нестройный хор прихожан.
Отец Томас мягко разводит руками, отчего рукава его облачения становятся похожи на молочно-белые крылья. Молодой священник встает перед алтарем на одно колено, поднимается — и, пока звучит рождественская песня, покидает зал следом за министрантами.
Все стихает, когда остается последний прихожанин.
— Вы хотели поговорить? — отец Томас медленно спускается из ризницы, облаченный в свой привычно черный цвет с сияющей белоснежной колораткой на шее.
— Да, отец, — человек в форме, всю мессу он наблюдал с заднего ряда. — Что Вы слышали об Англии с недавних пор?
Пастора передергивает, как только он слышит о своем доме.
— Война, — сухо произносит он.
— Вы очень нужны Англии как никогда. Вот письмо от епископа, — мужчина протягивает отцу Томасу конверт. — Я думаю, Господь Вас убережет…
Следующих слов пастор уже не слышит. Прощается. С тех пор к Томасу уже никто не обращается содрогающимся «отец».
***

_

Блейк прикрывает глаза, головная боль опоясывает виски, как ореол или нимб.
— Да… много служил гд’е, и в Росс’ии, под Ярославл’ем…
Скофилд наблюдает за парой издалека, всем вниманием прикован к ним. Он никогда раньше не видел юного капрала таким. Максимум — когда речь заходит о семье, Томас любит долго разглагольствовать о своем брате с подобным разнеженным выражением лица. Бывший священник — Уилл давно об этом знал, как только застукал в первую ночь Томаса, монотонно повторяющего Розарий. Бывают ли священники бывшими?
— Н’е похоже, правда? — Блейк усмехается, выдавая всю ноющую историю только выражением глаз.
Девушка в изумлении качает головой, уже собирается ответить, но диалог прерывает неприлично громкий чих: в паре метров от капрала и девушки, отмахиваясь от веток, непрерывно чихает и ругается Линд.
— Черто…пчхи! Цвет… ПЧХИ!
Томас вздрагивает. Вот, наконец-то, ситуация, в которой шпала-доктор абсолютно беспомощен.
— Будьте здоровы! — восклицает он со всей бодростью.
— Вам бы поскорее перейти, — советует Скофилд и кивает Линду на выход из сада.
— Зна… Пчхи! — бурчит Линд, проходя быстрее. — Ачх-хыы!
Анна заливается. Еще и смех Блейка добавляет огонька. «Это точно священник, или он меня разыгрывает?» — от этой мысли, закравшейся в голову, девушка хохочет еще сильнее.
— Не смешно!.. ПЧХЫ! — зычный голосище Линда снова сопровождается таким же громким чихом, и Николас пролетает торпедой мимо всего на свете, к пустому двору.
Блейк постепенно успокаивается и возвращается к ходу разговора. Да, он служил…
— Тол’ко немного н’е как твой отец, — заключает капрал.
Конечно, разбитной юноша не похож на того, кто стоял у алтаря; еще меньше похож на того, кто владеет церковнославянским. Томас улыбается уже спокойно: а взгляд никуда не пропадает, остается в нем та божественная таинственная искра, по котором еще можно распознать в молодом солдате воина Христова. Анна догадывается: должно быть Блейка направили в Россию для распространения католичества.
— Понимаю, — говорит девушка, — но все мы ходим под десницей одного Бога, — и вновь в ответ дружелюбная улыбка.
— Хорошая девочка.
Она его понимает. Внутри Томас чувствует облегчение: она не посмеялась и не стала отрицать священство хулиганистого капрала. Скофилд смеряет мирным взглядом друга, после чего продолжает осматривать горизонты. Не проходит и пары минут, как…
— Осторожно, сверху, — вполголоса говорит капрал.
Далеко над ними кружит самолет.
— Сюда, — Уилл кивает на заброшенный дом около садика.
Следом за другом Блейк тянет девушку за руку.
Ветхий домик становится укрытием для всех. Самолет удаляется. Скофилд, «дежуривший» в тени у дверей, выдыхает и опускает оружие.
— Никак не отвяжется, — раздражается Блейк, тоже провожая взглядом самолет. — Это тот же?
— Не знаю. Не наши точно, — задумывается Уилл и отправляется вглубь, щурясь во мраке.
Гнилые доски, признаки когда-то живших здесь людей. Деревянный изломанный скелет, и больше ничего.
— Еду нашел? — спрашивает Томас после несколько минут осмотра.
— Нет… — хмыкает Скофилд;
Блейк выходит, озираясь в небольшом дворе.
       Как похоже… Имение Гладышевых, некогда роскошный особняк в Петербурге, тоже до миллиметра разграблен. Неподчинившихся убили, захватив их угодья. То же стало и с графиней Гладышевой. Некогда роскошный и пышущий жизнью дом — теперь общежитие тиранов. Петербург опустел. Больно было бы его видеть таким.
— Тут уже давно никого нет, — девушка садится на крыльцо, обнимая колени, — очень давно.
В памяти проскальзывают моменты, когда семья выезжала в село. Маленькие Даня и Анечка очень любили исследовать подобные запустелые места. А потом получали за это от отца.

— Мне здесь не нравится, — Скофилд напряженно закусывает щеки.
Блейк резко пригибается, когда слышит рокотание мотора с неба. Но Уилл спешит успокоить друга жестом ладони.
— Это наши, — смотрит на два самолета над холмом.
Оба солдата застывают в дворе, наблюдая. Да, действительно Англия.
— Что-то разведали… — задумчиво проговаривает Том.
Но с поворота появляется еще один самолет, уже отличающийся от остальных.
— Еще один…
Происходит воздушный бой. Английские самолеты гоняют немецкого ворона так, что ему приходиться заходить на очень опасные маневры. К счастью, это длится недолго.
— Подбили! — раздается выстрел, немецкий самолет отклоняется в сторону, его словно сносит ветром.
Англия скрывается из виду. За подбитым по небу тянутся два дымно-черных следа. Самолет ныряет к земле, к спуску с холма, но — вот уже на горизонте показывается нос. Техника, как голодный ревущий зверь, рвется вперед, видимо, немец старается хоть как-то посадить самолет.
— Вот, черт… — успевает шепнуть Скофилд, как немедленно срывается со всех ног прочь от самолета.
За ним следует и Блейк. Если не успеть — солдатов просто разорвет в клочья.
Забор разлетается в щепки. Вспыхивает стена пламени. Оба капрала были ближе всего к угрозе, поэтому именно их ударной волной сбивает с ног. Они падают, прижимаясь к земле и закрываясь, как могут. Ничего сверху не летит, все в порядке. Друзья на долю секунды переглядываются, мысленно спрашивая друг друга: «все в порядке?» — и встают. Бросаются к самолету — оттуда еще слышны панические крики.
      Живой! Немец в черной форме пилота, весь в копоти и ссадинах судорожно пытается расстегнуть ремни. Двигатель горит, часть его тела тоже; взрыв произошел буквально под пилотом. Блейк немедленно срывает с ремня замки, и капралы помогают немцу выбраться. Тот психует, кричит, дрожит. Солдаты оттаскивают его дальше от самолета: часть одежды уже истлело, открыв серьезные ожоги.
Немец испуганно вертит головой, что-то пытается сказать, заикается.
— Пристрелим его, чтоб не мучился, — предлагает Скоф, но Томас тут же его осекает.
— Нет! Принеси воды, а потом решим, — сам юноша не хуже паникует, но, когда отходит Уилл, начинает успокаивать раненого врага, медленно проговаривая и держа его за плечи. — Все хорошо, все будет хорошо! Спокойно. Лежи спокойно. Ты, главное, не шевелись.
Скофилд тормозит возле колонки, набирая слегка ржавой воды в собственную каску. Во все горло зовет Линда.
— ДОКТОР! — но тот не успевает подбежать вовремя: все слышат голос Блейка.
— Нет… ты… СТОЙ!
Раздается выстрел, вслед за ним — надрывный крик Томаса. Пуля проходит в живот. Скофилд бледнеет, увидев друга, согнувшегося и пытающегося встать, истошно крича. Яростно вскидывает винтовку и выпускает очередь по убийце.
Только из укрытия появляются Линд и Анна, как тут же со всех ног бросаются к капралам. Увиденная картина ужасает: на руках Скофилда, истекая кровью, лежит Блейк.
— Не-е-ет! — за спиной раздаётся истерический крик Анны, она закрывает лицо руками.
Николас, затормозив возле солдатов, быстро всучивает Уиллу тряпочку.
— Зажми рану, — с этими словами Линд приступает к подготовке инструментов.
Скофилд хватает платок и, скомкав, прижимает что есть силы к ранению. Агония. Кошмарная, противная боль, словно бы прямо внутрь тела положили кусок горящего железа. Томас вскрикивает, откидываясь на руках друга, бьет сапогами землю, поднимая пыль. Белоснежный платок окрашивается кровью уже через несколько секунд, насквозь промокает.
— ААААА! Больно! Сволочь! — сердце сходит с ума, кровь льется слишком обильно, слух режет вопль девушки, Томас в полусознании, он быстро бледнеет, его губы становятся синими. Холодно. Блейк дрожит, прикрывая глаза и жадно хватая ртом воздух.
— Скорее, доктор! — Скофилд прикрикивает, он и сам весь белый, очень страшно за жизнь боевого товарища, только не он, только не сейчас!
— Не кричите под руку! — зудит Линд, готовя инструменты.
Уилл, к счастью, понимает это сразу, а вот Анна… Девушка никого и ничего не слышит. Истерика и слёзы. Николас прекрасно понимает, что ассистент из Скофилда сейчас не выйдет: капрал крепко держит друга и если хоть чуть-чуть шевельнется — кровь будет уже не остановить. Поэтому у доктора не осталось выбора: помогать ему должна Анна.
Анна, которая сейчас бьётся в слезах. Закончив с последним инструментом, Линд встаёт и подходит к девушке.
— Гладышева, слушай сюда, — Николас хватает её за плечи и потряхивает.
— Он умрёт! — рыдает девушка, быстро качая головой.
— Гл… Анна, послушай!
— Не-е-е-ет!!!
Вдох. Щёку Гладышевой обдаёт жаром. Это заставляет её замолчать.
— Аня, — доктор, дождавшись, пока девушка замолчит, вновь хватает её за плечи. — Его можно спасти, но мне понадобится помощник.
За Анной — должок, как она и говорила. Время платить. Ей страшно потерять Блейка. Чувство благодарности — ничтожно малое по сравнению с тем, что владеет девушкой.
— Что я должна делать? — хриплый дрожащий голос слышится после недолгой паузы.
Линд отворачивается, кивая на инструменты.
— Полей спирта на руки и подавай инструменты.
Скофилд крепко прижимает уже сочащуюся кровью тряпку к ране. Да, он убивал. Но смерти он не видел, тем более смерти дорогих людей, еще не приходилось, и капрал боится, по-настоящему боится, что именно Блейк подарит ему такой первый опыт. Страх подогревает истерика девушки, Уилл тяжело вздыхает, дыхание замирает где-то под сердцем ледяным комом. Только Блейк больше не кричит. Он видит перед собой размытые очертания, похожие на фигуру доктора Линда, на Анну. Юноша слабо-слабо ей улыбается, как только чувствует взгляд на себе. Агония разливается по всему телу, становясь единым фоном. В висках стучит пульс: раз-два, раз-два, бешеный ритм! Скофилд держит руку под головой Блейка, ощущая, как он теряет остатки тепла.
— А… — Томас слабо озирается. — А что такое?.. — касается руки Уилла на себе и размазывает по пальцам кровь. — Меня ранили.? Я н-ничего не помню…
Скофилд нервно сглатывает, понимая, что уже разум Тома отключается, слишком большая потеря крови.
— Выстрелили в живот…
Ком подкатывает к горлу. Блейк не хочет… С надеждой смотрит своими лазурными глазами на друга.
— Значит я умираю?..
Уилла передергивает внутри, он судорожно вздыхает.
— Доктор Линд здесь, сейчас пулю вытащат. Потерпи немного… — капрал хочет успокоить друга, насколько может.
Томас еле поворачивает голову, стараясь рассмотреть фигуры. Его глаза уже полны слез. Прощается. Николас разрывает гимнастерку капрала, оголяя ранение.
— Не отвлекайся, — не глядя на девушку, произносит Николас. — Скальпель.
Анна волнуется, Анна тоже боится. Боится увидеть пустоту там, где видела жизнь и последний день своей радости. Но нельзя терять и секунды. Тоненькая ручка тянется к инструменту. Николас буквально выхватывает его из дрожащей ладони.
Взгляд доктора сосредоточен на одной точке. Николас делает надрез.
— Пинцет.
Блейк не чувствует собственного тела, не чувствует ни одну манипуляцию доктора, никак не реагирует на новые надрезы. Противный писк, напоминающий ультразвук, пронзает голову. Томас плачет: по его белым вискам скатываются слезы — и вновь поднимает лицо на Скофилда, понимая, что видит и друга, и Анну, и доктора, возможно, в последний раз.
— Пообещай написать моей маме… — он говорит тихо, слабо, с придыханием и слезами в голосе, поминутно сглатывая, — что мне не было страшно… и что люблю их.
Уилл замер, боится сделать лишнее движение, крепко держит друга за руку. Ему больно слышать от него такие слова, последние.
— Говори со мной!
— Что-то еще? — Уилл едва преодолевает себя, чтобы ответить.
— Да… — капрал показывает взглядом на нагрудный карман; Уилл неуверенно тянется и достает оттуда фотографию семьи: мать, отец, двое мальчишек. — Т-там мой брат… Ты его сразу узнаешь, — даже в такую болезненную минуту Блейк улыбается, закрывая глаза. — Он похож на меня, только… чуть постарше… Скажи, что знаешь дорогу!
— Вместе дойдем, — Уилл не хочет отдавать друга старухе с косой даже на словах и тревожно следит за доктором, — до самого Экуста, слышишь… Вместе найдем твоего брата, он похож на тебя, только чуть постарше, — капрал полностью повторяет слова друга, только чтобы он слышал, что его понимают.
На первых словах Блейк еще кивает, вслушивается, пусть и совсем без сил, но… вскоре он перестает двигаться, дрожь утихает и дыхание тоже. Скофилд дотягивается пальцами до шеи. Ледяная, пульса нет.
— Он… не дышит, — вполголоса заключает Уилл, не веря собственным словам.

Санитар нажимает сапогом на плечо.
— Лежать, — и, дождавшись, пока грузовик опустеет на стрельцов, вместе с напарником склоняется над Томасом, обращая все внимание на его потрепанность. — Угораздило… Джим, приготовь порох.

      Блейк пожимает плечами. Он не видит себя со стороны. Старается сосредоточиться: губы пересыхают, внутри чувствуется холод. Том напрягается, когда слышит от санитара просьбу не шевелиться и громко не орать.
— Какой еще порох?!
— Тебя никогда не прижигали? — удивленно вскидывает брови санитар.
Блейк в ответ на это округляет глаза и сглатывает. Нет, никогда. Его и не оперировали-то никогда по живому, кроме сегодняшнего дня.
— Э, парни, я в порядке, я нормально себя чувствую, — Томас машет ладонями, но его в ту же секунда хватает за запястья оставшийся солдат и с силой оттягивает наверх.
Капрал пытается дернуть руками, но боль простреливает под ребром, и он только судорожно схватывает воздух.
— Зачем это? — взволнованно смотрит на санитара Томас.
— Ты весь в крови, — серьезно говорит парень и делает небольшую паузу, чтобы промыть руки. — Вот так просто зашивать нельзя: загноится. Видимо, поврежденный сосуд слишком большой, ты много потерял. И если это не остановить… — он пожимает плечами, мол, «сам понимаешь». — Порох остановит кровь и обожжет края раны.
— Проклятье… — Блейк шипит, готовясь испытать боль.
— Придержи его, — санитар кивает как раз своему напарнику Джиму, и тот располагается у ног солдата, вцепляясь тому в колени.
Растянутый в вертикаль Томас круглыми глазами наблюдает за йоркширцами. В руках санитара появляются крупный патрон, нож и огниво. Он долго пилит гильзу, пока не раскалывает ее пополам, добывая немного дымного пороха. Присаживается на колени рядом с капралом, расстегивает на нем куртку и задирает гимнастерку. Нда, рана так рана.
— Закуси, — санитар вынимает из кармана платок и засовывает в рот Блейку.
Тот стискивает зубы. Надо, значит надо.
Нож острый. Тонкое лезвие осторожно проходится по поверхности раны, срезая швы. Капрал еще терпит, сжимая руками ладони держащего его солдата.
Рана открывается. Санитар плещет чуть выше от нее, чтобы промыть под струями воды.
— С-с-с…
— Тиихо… — перебивает санитар. — Готов? — он рассыпает по ране едкий порох, который тут же начинает щипать.
Не готов. Не готов! Блейк закрывает глаза, морщится и кивает: давай уже. Санитар переглядывается с однополчанами, и те усиливают хватку.
— Держите крепче, — в руках щелкает и выпускает пламя огниво, санитар смотрит на Блейка. — Я зажигаю…
Чистый порох в таком количестве горит секунд 7-10. Рана вспыхивает. Томас реагирует ровно так же, как два часа назад, получив пулю в живот. Платок падает. Тот, чей смех совсем недавно сотрясал кузов, сейчас издает протяжный болезненный крик. Не замечает, как впивается в руки солдата.
— Легче, ты мне руки сломаешь! — вопит капрал.
Знакомый крик заставляет кровь мерзнуть в жилах. Скофилд вскакивает и немедленно бежит на него. Чуть ли не с разбегу влетает в соседний грузовик.
— Что… — он не успевает договорить, как замечает огонь на коже друга, а санитар его останавливает жестом ладони.
— Все в порядке, медицинская помощь.
— ДА ТЫ МЕНЯ СЕЙЧАС ПОДЖАРИШЬ! — Блейк срывает голос и издает всхлип-стон, как только порох прогорает. — О, ч-щерт…
Скоф опускает плечи. Он испугался за Тома.
— Что теперь?
— Перевязка, — санитар указывает Уиллу на тяжело дышащего друга, — удивительно, что ее вообще не было. Ваш доктор не носит с собой бинты?
Ответа он не дожидается. Солдат еле как освобождает руки от Блейка, а второй санитар, порывшись в сумке, подает напарнику моток марли.
— Сесть можешь? — спрашивает он у Тома.
— Дай ему прийти в себя.
Скофилд присаживается на корточки, наблюдая и не отступая ни на шаг, в ожидании, вдруг понадобится его помощь. Да и он слишком много уже натерпелся с несносным младшим капралом, чтобы опять терять его. Уилл рядом, чтобы контролировать состояние друга.
Перед глазами противные мелкие звездочки, в голове стучит пульс, Блейк практически ничего не видит, он зажмуривается и с каждым новым вдохом открывает глаза, не фокусируясь ни на чем впереди: ни на потолке, ни на лице солдата.
— Давай-давай, садись, — санитары поднимают Томаса за плечи, ведь перевязать нужно как можно быстрее, пока не разошелся внутренний шов.
Скофилд помогает держать друга, пока молодые санитары перетягивают марлевый корсет вокруг ребер Блейка. Тот мычит, запрокидывая голову на грудь Уилла.
— Только не отключайся, понял? — говорит ему капрал, на что раненый качнул головой.
Джим затягивает узел. Но на счастье или на беду, замечает, как от напряжения и бешеного прилива по виску Блейка ползет алая струйка.
— Что с головой? — спрашивает, снимает каску и оглядывает уже сбитые грязные бинты.
— Осколок, — коротко отвечает Скофилд, пытаясь сообразить, ведь друг ничего так и не рассказал ему полностью. — Была схватка, это все, что я знаю.
— Н-да… — санитар выгибает бровь, осматривает каску: замечает на ней след от пролетевшей по касательной пули. — Нарушалась память? Голова кружилась?
Уилл на мгновение зависает. Перед глазами встают картины, как Блейк лежит у него на руках «меня ранили? я ничего не помню»; как он резко подается назад с растерянным лицом, после чего притрагивается к виску.
— Да! Да, а что это…
— Это сотрясение.
— Что можно сделать? — вполголоса спрашивает Скофилд, рассматривая бледноватое лицо друга.
— Джон, сколько у нас еще морфия? — санитар обращается к напарнику.
Про себя Уилл отмечает любопытное совпадение имен: Джим и Джон. Кажется, Блейк что-то говорил про эти имена, точнее, про их библейские исходники.
— Еще 5 кубов.
Джеймс цыкает: маловато. Но все-таки вздыхает и со словами «набери пол-куба» щелкает Блейка пальцем по щеке.
— Эй, капрал, ты здесь?
Томас вздрагивает. Санитар передает напарнику шприц. Как только игла прокалывает кожу, юноша морщится: больно. Но едва вещество смешивается с кровью, по лицу растекается блаженное выражение.
— Уложите его головой на себя, — говорит Джон.
Скофилд слушается и аккуратно меняет свое положение так, чтобы здоровым виском Томас лег на его колени. Санитар смачивает недавно выпавший платок водой, брызгает совсем немного водки и очищает лицо бойца от крови, промывая рану.
— Повредило артерию, — под нос констатирует Джон и мигает Скофилду, снова беря остатки пороха. — Теперь держите.
Едва Уилл перехватывает руки Тома, как санитар действует быстро: осыпает рану порохом, щелкает огнивом. Снова раздается приглушенный крик. Блейк чуть не рвется от боли, отталкиваясь от Скофа, но тот не дает ему уйти.
— ДЕРЖИ, ДЕРЖИ!
Порох прогорает быстро, и Джон промывает висок от лишнего пороха.
      Что остаётся Анне? Да впрочем, как и водится. В данной ситуации она не может помочь оказанию медицинской помощи, но может помочь по-иному, как умеет. Анна отпускает руку доктора и ладони её смыкаются в молитвенном жесте. Даже сквозь крики и суету Линд слышит тихую молитву, которую Аннушка возносит от чистого сердца.
— Помилуй, Господи, по великой милости твоей, и по множеству щедрот Твоих! Умилосердися над рабом Божьим!
Крик стихает скоро. Все-таки морфий делает свое дело, затмевая все болезненные импульсы. Джон заканчивает приводить в порядок капрала и улыбается.
— Все-все, молодец…
— Пить… — слабо просит Блейк, и санитар тут же подносит к его губам флягу.
Томас приподнимает голову, делает несколько глотков и глубоко выдыхает. Приходит в себя. Перед глазами все плывет, но боли капрал уже почти не чувствует.
— Вот, возьми, — Джеймс через плечо протягивает Уиллу маленькую ампулу. — Много нельзя, но его нужно ввести перед тем, как он будет спать. Лекарства от сотрясения нет, тем более у нас. Но с этим, — он указывает на ампулу, — ему станет легче.
Скофилд кивает, прячет колбочку морфия в карман. На мгновение забывает, что перед ним боевой товарищ, и слегка дует на пораженное место. Томас вздыхает и от еще не укрепившегося контроля над голосом спускает тихий стон.
— Кончил? — ухмыляется Уилл.
— П-пошел ты! — Блейк смеется, отмахиваясь и прилагая усилия, чтобы поднять голову и сесть.
— Гладышева, да хватит уже! — Линд легонько потряхивает девушку.
Та отвлекается от молитвы и понимает, что крики утихли… Отчего начинает молиться ещё сильнее. Всё-таки неизвестно, что происходит сейчас в соседней машине.
Сидящая с краю девушка едва не сваливается. Закатив глаза, Николас сжимает в руке красную ткань платья девушки. Гладышева чуть ли не висит.
— Ай-ай-ай! — мычит девушка.
— Не будь ты ранена, так и держал бы на весу, — Линд паскудно ухмыляется, затягивая девушку обратно. — На краю хоть не сиди, монашка.
— Что? Я не… мне далеко до святых дев!
— Ну-ну, — Николас снова ухмыляется да усаживает Анку обратно на колени.
— Эй, вы там! — уже не выдерживает Линд. — Уберите уже это чёртово дерево!
Неловко получилось: доктор крикнул это ровно в момент, когда солдаты уже свернули дерево с дороги и направлялись обратно. Поэтому на его удивление рота появляется и заходит в грузовик СРАЗУ. Все молчат, как будто ничего не произошло, ничего не слышали и занудного доктора здесь нет. Лучшее психологическое давление — в полном игнорировании. Через минуту возвращается и Скофилд. И вот тогда йоркширцы оживают.
— Мы слышали крики, думали, что уже наси…
— Все нормально, — Уилл не дает договорить юному солдату, слегка посмеявшись и тут же сменив выражение лица на нейтрально-серьезное, — просто прижгли ему раны.
— Уооу… — тот корчит лицо в болезненном выражении. — Досталось.
Грузовики трогаются. В пути еще как минимум около получаса.
— Слава Богу! — облегченно вздыхает девушка.
Уилл поворачивается к Анне и, пусть на английском, но достаточно четко произносит:
— Не бойся, он чувствует себя сейчас о-очень хорошо, — улыбается.
Скофилд не дурак, он уже понимает, что что-то в этой паре происходит не так. Но очень прекрасное, хоть и неожиданное «не так».
— Я же сказал! — не унимается солдат и хохочет. — Ты покурить-то ему оставил хоть?
— Пошел ты! — подобно своему другу, смеясь, отмахивается Уилл.
Николас сразу же переводит. Всё, кроме шутки. Хотя над тем, как реагирует на шутку Скофилд даже Линд усмехается.
— Слава Богу, всё в порядке, — повторяет Анна.
— Не расслабляйся, Гладышева, — тут же остужает её покой Линд. — Впереди нас ждёт более страшный путь.

      Пока продолжается путь, Скофилд возвращается в первоначальное положение: расслабляет спину и касается затылком брезентовой стены. Вымотался. Сквозь форму он будто бы чувствует тепло, исходящее от фотографии родных. Глубоко дышит Уилл, предаваясь приятным мыслям. Не вслушивается в уже размеренные разговоры йоркширцев. Кто-то начинает мурлыкать известную мелодию песни о любви и верности. Скофилд про себя усмехается: надо же, как вовремя!
Анна легонько подталкивает Линда.
— Капрал Скофилд, — сразу зовёт Николас. — Гладышева хочет с Вами поговорить. Я переведу.
— Мы через многое уже прошли, а я до сих пор Вас не знаю, как и Вы меня, — говорит девушка. — Анна Николаевна Гладышева, происхожу из потомственных дворян Гладышевых. Дочь священника Троицкой лавры.
Уилл поворачивает лицо, спокойно оглядывая доктора и Анну. Вслушивается во французский язык, в его особенность звучания, после чего обращает все внимание на голос Линда. Прищуривается и улыбается уголком губ.
— Уилл, — коротко отвечает, мол, «просто Уилл». — И что же Вы хотели, Анна Николаевна? — спрашивает капрал, опираясь о колени и прислоняя голову к рукам.
— Аня. Никак не могу избавиться от привычки представляться полным именем.
Линд демонстративно закатывает глаза. Ох уж этот дворянский напускной пафос, который знатным детям внедряют с самых пелёнок!
— Ан’я, — со смешным акцентом повторяет британский капрал и ловит от доктора связь дальше.
— Хочу познакомиться поближе. Мы уже довольно многое перенесли, а до сих пор не знакомы. Эм… Давно Вы служите? А Блейк? Давно вы вот так дружите?
Николас снова закатывает глаза, переводя, мол «спросить больше не о чем?». Аню начинают злить кривляния Линда. В ту же секунду доктор получает хлопок по спине. Даже у Гладышевой есть граница терпения, и Николас её уже перешёл. Линд в недоумении глядит на девушку, та, ухмыльнувшись, снова переключается на Уилла.
На некоторых вопросах Скофилд приподнимает брови и отводит взгляд. Отвечать начинает не скоро.
— Мы были в тылу с начала войны. Потом нас отправили на фронт, я здесь оказался в 15-м, а Блейк только год назад.
Уилл задумывается. Да, он помнит, казалось бы, друга еще совсем зеленым в полку, но уже тогда была в нем эта боевая решимость и смелость.
— Иногда мне кажется, что он не боится ничего. Ни Бога, ни черта, ни смерти своей.
— Смерть — это не конец, а лишь начало. Я тоже её не боюсь. Я боюсь оставить тех, кому я дорога. Но теперь, когда у меня нет семьи, мне, наверно, уже не страшно, — Анна ловит на себе взгляд Линда, в коем-то веке выражающий что-то, непохожее на недовольство, а скорее, на волнение. — А у тебя есть близкие люди? — продолжает девушка.
Скофилд сникает: он понимает, о чем говорит девушка. Оставить родных… Да, Уилл порой видит в страшных снах рыдания своих девчонок, просыпается, ощупывая себя — живой. Именно они не позволяют хватке и выдержке солдата ослабеть, именно поэтому капрал не сдается до последнего. Скофилд достает из кармана потертую фотокарточку, ничего при этом не говоря. Зачем, когда глаза, наполненные надеждой, все говорят за него.
Анна глядит на прекрасную семью Уилла с улыбкой и нежностью в глазах. До чего же славные дочурки! Девушка переводит взгляд на Скофилда, кивает. В этот момент её будто осенило. Рукой девушка нащупывает что-то на боку и тут же развязывает подрясник, обнажая красное платье. Из кармана она достаёт две фотокарточки. Не её, брата. Даниил хотел, чтобы у него осталось воспоминание о матери на чужбине. Две фотографии, запачканные Анкиной кровью, оказываются в руках девушки. Она забрала их у мёртвого брата, но так и не видела: на одном из фото запечатлена темная сухощавая женщина, улыбающаяся тем, кто на неё смотрит. На второй — моложавый батюшка, держащий на руках младенца. Рядом — та же женщина, обнимает уже подросшего мальчугана… Сколько лет этим фотографиям?
— А вот… — и девушка отводит взгляд, протягивая фото.
Скофилд аккуратно рассматривает фотоснимки, слегка удивленно вскидывая брови.
— Это твои мама и… папа? — останавливается капрал на одной из фотографии, с неподдельным интересом изучая черты лиц, слегка подернутые следами крови. — Где они теперь? — осторожно спрашивает, чуть снизив голос и посмотрев Анне в глаза.
— Мертвы, — коротко отвечает девушка. — осталась только я.
Больно говорить об этом, но Анна держится. За много лет она привыкла, что мамы больше нет. Что она выносила мертвого младенца, а в четвертую беременность умерла и сама с младенцем в утробе. Марии Гладышевой нет уже десять лет, и с этим Анна уже смирилась. Но никак не хочется мириться с тем, что нет папы и старшего брата.
— Война никого не бережет, — скорбно качает головой Уилл, возвращает снимки девушке и решает слегка подвинуть тему, ведь как ему говорил генерал, когда тот терял знакомых в полку людей. — Позволь мне сказать то, что ты и сама знаешь: меньше думай о их смерти.
Скофилд мельком кидает взгляд на доктора, потому что знает, что следующее сказанное им станет для Линда новостью.
— Блейк тоже служил.
— Я знаю, — спокойно произносит девушка.
А вот Линд в изумлении вскидывает брови. От кого-кого, а от Блейка, этого шутящего недоразумения, Николас точно подобного не ожидал.
— Блейк? Служил?
Скофилд растягивает губы то ли в улыбке, то в усмешке.
— Отец Томас Блейк, — подчеркнуто повторяет капрал и в качестве ответа на вопрос вытаскивает вторую фотографию.
На ней изображена самая невероятная и умилительная сцена: сам Скофилд, сияющий изнутри, держащий на руках малышку в белом платьишке, рядом с ним стоит, приобнимая за спину, миниатюрная дамочка в элегантном платье. Никто из них не смотрит в кадр, потому что происходит… крещение! На фоне видны несколько фигур радостных родственников и прихожан костела. Сама девчоночка, которую крепко и ласково придерживает Скофилд, опирается ножками о скамейку, тянет крохотные ручки к священнику. А священника не узнать невозможно: с черными непослушными завитками и ямочками на щеках, в поблескивающем белом одеянии стоит Блейк. Тогда еще отец Томас. Видно, как он простирает ладонь над младенцем и что-то читает из требника. Уилл и сам предается светлым воспоминаниям, ласково улыбаясь.
— Он крестил нашу Софи…
Французское «с ума сойти!» проносится почти одновременно. Анна не сдерживает улыбки. Сразу же вспоминает, как крестили её. Из-за болезненности девочки крещение та приняла будучи отроковицей, к семи годам. Мать Аннушки как раз была в положении. Таинство совершил отец. Девушка вспоминает, как батюшка сиял от счастья и после таинства произнёс: «Слава Богу — получилось!»
— Не ожидал, — качает головой Линд, до сих пор изумляясь.
— Замечательное фото, — восхищается Анна.
Скофилд замолкает. Его взгляд прикован к фотографии — и вдруг она как будто оживает в его разуме, переносит его снова на несколько лет назад.

***

      Большой, многолюдный город Бирмингем. Собор Святого Филиппа. Воскресенье. Под купол возносятся ангельские трели органа, тоненькие голоса сестер-кармелиток и — протяжная нараспев молитва молодого отца Томаса.
—…и Святого Твоего Духа, возлагаю руку на рабу Твою Софи, удостоившуюся прибегнуть ко святому имени Твоему и под кровом крыл Твоих укрыться!
У малышки сияют глаза, ей в новинку все: пестрые пасхальные цветы у алтаря, блестящая, как золото, кромка платья, слезы восхищения на ресницах мамочки.
Скофилд хоть и не отличается особенно горячей верой, но даже он сейчас замирает и улыбается. Такой ответственный момент! Момент крещения.
Софи не хнычет и когда теплые струйки бегут по ее головке и, ударяясь о гладь воды в купели, издают звук, похожий на струны.
— Помолимся о возлюбленной дочери Божией Софи, да сохранится она в чистом исповедании веры, во всяком благочестии и исполнении заповедей Христовых во все дни жизни своей…! — отец Томас, и сам находясь в торжественном трепете, обращает руки ладонями вверх.
— Аминь! — протягивает следом за ним хор из всех находящихся в соборе прихожан.
— Аминь… — облегченным шепотом произносит Уилл и чуть приклоняет голову.
Пастор это замечает и смеряет благосклонной улыбкой. После совершения мессы же он не оставляет каплицу и крепко жмет руку отцу семейства.
— Поздравляю Вас, Уильям, — лучезарная улыбка немедленно западает в сердце каждого, особенно она нравится самой Софи, и девочка снова тянется ручки к лоснящемуся снежному одеянию.
— Спасибо, отец… — Уилл отвечает на рукопожатие, слегка прищуриваясь.
—…Томас, — напоминает пастор. — Захотите меня найти — не пренебрегайте воскресеньем. Я к Вашим услу… что, моя маленькая? — молодой священник отвлекается на девочку, потянувшую его за рукав и тут же схватившую своей мягкой ручкой за палец, и поглаживает ее по голове, — крестили тебя, да? Вот носи теперь, не забывай, — он поправляет миниатюрный крестик на детской шейке, — отец Томас тебя еще венчать будет, хорошо?
Молодая пара смеется, малышка тоже, словно понимает каждое слово.
— Вот славно!
***

      Это было первое рукопожатие с Блейком за историю знакомства. Скофилд даже представить не мог, что в следующий же раз он пожмет ему руку ни где-то, а в призывном пункте. «Отец…» — хочет он тогда обратиться к знакомому, но тот смиренно проводит ладонью по воздуху, мол, «просто Томас».
— Пообещал еще обвенчать ее тогда, — слегка посмеивается Скофилд. — Софи, я думаю, его запомнила.

      Линд тактично молчит, он со скептицизмом относится к вере. Доктор крещён, но крест свой снял, когда умер отец и сестра, дабы прокормить и себя, и брата, стала торговать собой. Обозлился на Бога за то, что управил так, отняв у юной девушки и её младшего братика родителей. После того, как Мэдисон Линд скончалась от холеры, отец Линда прожил ещё пять лет в глубокой депрессии, пока в конце концов не покончил с собой.
— За что? За что?! — не унимался одиннадцатилетний Нико, крича на изваяние Христа в соборе.
Тогда же он и отвернулся от Бога, сорвав с себя нательный крест и бросив его в сторону алтаря.

      Анна вздыхает с умилением. До чего же светлые воспоминания нахлынули на капрала. Как замечательно.
      Гладышева вспоминает славные деньки на клиросе. А как всё начиналось!

      Донельзя скромный отец Николай подаёт прошение перевести его служить в менее помпезное место, нежели Александро-Невскую лавру. И вот, на счастье священника, его передают в подчинение другому архимандриту, который определяет Гладышева в Троице-Сергиеву пустынь, что в посёлке близ Петербурга. На местном кладбище хоронили лишь знать, а из клира по традиции выбирались судовые священники.
      Анна погружается в воспоминания, невольно улыбается. Помнит, как иноки учили её петь и в один прекрасный день сказали: «Анечка, управляй!». Помнит, как под раскатистый колокольный звон выносила икону в Светлую седмицу… Как счастлива была тогда.
Сейчас девушка понимает: обратного пути нет. Она ещё не знает, что её ночной кошмар об упразднении лавры будет вещим, и обитель закроют через два года.

      К сожалению, покой длится недолго. Грузовик подскакивает, водитель резко бьет по тормозам. Солдаты в угрюмом неведении рыщут глазами по воздуху, сталкиваясь взглядами друг с другом.
— О, черт! Что там опять? — юный чуть не взрывается. — Мне будут сниться эти деревья!
— Мост разрушен! — слышно басистое спереди сквозь ворчания.
Уилл прячет фотокарточки и, решительно кивнув доктору и Анне, встает с места.
— Что ж, рискнем выйти здесь, — задумчиво произносит Скофилд, двигаясь к выходу и завершая разговоры с йоркширцами. — Удачи.
— Лучше пожелай ее себе, дружище, — доносится в ответ. — Вам нужнее.
— Удачи, капрал!
— Не подкачайте там!
— Надеюсь, вы их найдете.
Скофилд стоит около грузовика на улице, готовясь, если что принять Анну на руки, чтобы безопасно для нее и Линда спустить на землю. Когда же это происходит, Уилл намеренно не удерживает девушку долго, тут же ставя на ноги и оглядывая ее состояние.
— Спасибо, — отвечает он на слова солдат и вполголоса спрашивает Анну. — Идти можешь? — а сам косится на соседнюю санитарную машину, из которой вот-вот должен показаться Блейк.
— Благодарю за провоз, — холодно произносит Линд и направляется к выходу.
Там он уже нагоняет своих.
— Если почувствуешь дискомфорт, или устанешь — не молчи, — произносит, глядя на девушку.
Анна кивает, а сама не спускает глаз с соседней машины. Там Блейк. Блейк не в самом лучшем состоянии. Сейчас девушку больше беспокоит он, нежели она сама.
— Ну… С Богом, ребята! — привычный бодрый голос.
Томас спускается, чуть пошатываясь. Ему подают из кузова вещмешок, который капрал тут же накидывает на спину, стараясь особенно не изгибаться. Машет рукой, провожая санитаров лучезарной улыбкой, и как можно более привычными, быстрыми шагами направляется вперед, к предыдущей машине, а там — уже к тройке, которая ждет его на улице.
— В порядке? — Уилл встречает друга серьезным лицом.
— Как всегда, — капрал останавливается около, выпрямляя спину и ловя на себе изумленные взгляды, которые слегка его смущают: он-то не знает, что приятель все о нем рассказал в пути и КАК о нем беспокоились во время первой остановки. — Что? — солдат-священник хлопает глазами на Линда и Анну.
Линд взирает на капрала с привычным кислым выражением лица, а вот Анна сначала улыбается, по-доброму так, вскинув брови, а потом, едва Блейк подходит, лицо девушки становится обеспокоенным.
— Всё хорошо? — тут же спрашивает. — Мы слышали, что было там, — девушка кивает на машину… А ещё Уилл поделился воспоминанием о твоём прошлом. Это… очень мило, — лицо девушки вновь озаряет улыбка.
— Сталь проходит закалку огнем, — в ответ на беспокойство девушки Томас морщит нос и улыбается одновременно, после чего отводит взгляд себе под ноги, неясно отчего выдавая тонкий румянец на скулах. — А что это Уилл обо мне рассказал? — капрал говорит это уже на английском, прищурившись на друга.
— Я рассказал про Софи, — продолжает его мысль Скофилд.
— А-ах.! — Блейк посмеивается, как будто его излишне засыпают комплиментами.
К четверке подходит генерал, поправляя ремень на кителе. Он обращается ко всем, но в разговор с ним вступает Скофилд.
— Ближайший мост в 6-ти милях, придется сделать крюк, — цыкает старший.
— У нас нет времени, сэр, — Скоф смотрит на небо: скоро закат.
— Конечно, — чуть помолчав, соглашается генерал и жмёт ему руку. — Желаю удачи.
Только все начинают отходить, зычный низкий голос снова зовет Уилла.
— Капрал! — тот останавливается. — Говорите с полковником Маккензи только при свидетелях.
— Но это прямой приказ.
— Знаю, — взгляд генерала тверд и неспокоен. — Но некоторые жаждут сражаться.
— Спасибо, сэр, — Уилл набирает в легкие воздуха и сворачивает с трассы.
— Нельзя терять ни минуты, — выкрикивает Линд, когда Уилл возвращается.

— Ты точно в порядке? Сам идти можешь? — вновь спрашивает Анна, не отнимая взгляда от младшего солдата.
Блейк молчит долго, держа непрерывную усмешку-улыбку. Она что, не видела, как он припеваючи дошёл до них от грузовика? Конечно, видела, и эти растерянные вопросы, к месту или нет, (а Блейк хорошо разбирается) еще раз подтверждают: девушка хочет говорить с ним, она им интересуется. Томас чувствует, как кровь приливает к губам, и слегка закусывает нижнюю.
— Идти… Мы еще станцуем с тобой! — подмигивает капрал и отправляется вместе со всеми в путь, перехватывая карабин, и выходит в первый ряд со Скофилдом.
— Станцуем? — Анка на секунду стопорится на месте. — Вальс на костях?
Впереди их ждет разрушенный мост, повисшие по диагонали балки на не очень большой высоте. Пройти можно только по одному.

Томас обеспокоенно смотрит за другом с противоположной стороны. Видно, как хочется ему в один прыжок пересечь эту реку, только лишь бы оказаться рядом со Скофилдом сейчас, когда он практически чуть не утонул. Впереди бревно, окруженное мертвыми телами.
— С’ейчас мы перейдем на ту сторону, — вполголоса говорит Блейк, оборачиваясь к девушке и тихонько пропускает ее вперед.
Томас намеренно не берет Анну на руки: она должна сама. Знания тонких воспитательных моментов, которые остались вместе со священническим опытом. Капрал хочет, чтобы девушка видела в нем опору и помощь, а не средство передвижения. Блейк располагается близко за спиной Анны и протягивает вперед руки на уровне чуть выше талии, ладонями вверх, так, чтобы она их видела.
— Я пойду следом. Ты можешь схватиться за мен’я,. — объясняет юноша и начинает делать маленькие шаги, осторожно побуждая Анну тоже идти навстречу своему страху, — чтобы не было тебе страшно.
Анна нервно сглатывает. С координацией, мягко говоря, проблемы. Упасть в реку, кишащую трупами, — это последнее, чего она бы хотела. Она тут же пополнит число бедолаг. Собраться с мыслями девушке мешает маячащий сзади Блейк, нарочито подталкивающий вперёд маленькими шажками. Девушка понимает: на войне иначе, чем глядя в глаза страху, не выжить. Гладышева раскидывает руки. Шатается, конечно же, как лист на ветру, что-то французское злобным шёпотом скидывает с языка. Чувствует запах. Дрянь какая.
      Краем глаза Анна замечает упоительную картину: сидя на берегу, весь в грязи и иле, скалит зубы Линд. Внутри девушки всё закипает, и пробуждающийся гнев рассеивает всё отвращение. Анна идёт уже куда стремительнее. Любую брезгливость можно побороть желанием навалять по роже. Девушка забывается, набирая темп… И подскальзывается, падая прямо в воду. Благо, в метре от берега. Раздаётся пронзительный женский визг, который резко прекращается плеском. Анна встает на дно и расталкивает трупы, отборно ругаясь на французском.
— Merde! Merde! Лучше бы меня расстреляли на хуторе!
— Гладышева, не ругайся, — по Линду видно, что ситуация ему доставляет.
— Она не умеет плавать! — раздраженно выпаливает Блейк на доктора и, быстро перейдя на другой берег, хватает девушку за руку и тянет, чтобы хоть как-то помочь ей выбраться. — Кому сказал — д’ержись!
Томас, единственный, кто не побывал в воде, вытаскивает на берег Анну, с беспокойством и легким упреком оглядывает ее.
— Зам’ерзнешь ведь теперь.
Тем временем, Скофилд, уже пришедший в себя, выжимает рукава жесткой армейской куртки, поглядывая на парочку.
— Ост… к-ха, — кашляет в сторону и вытирает лицо от воды рукой. — Останавливаться нельзя. Полк всего в километре отсюда, там можно будет остаться до утра.
Блейк резко поворачивает лицо к другу, его глаза озаряются радостью.
Анна глядит на доктора с неким укором, явно подавляя внутри желание хорошенько навалять, чуть дрожит.
— Я знал, что этот метод отвлечения подействует и сейчас, — Николас уже не подавливает хохот, заливаясь искренне. — Без разбитого носа я, правда, после такого не выходил.
— О, правда, что ли? — Блейк тут же выказывает возмущение, но, так и оставшись незамеченным, машет рукой: ну и ладно.
До Гладышевой доходит, ее лицо вытягивается.
— Идите сюда, тарелка прокисших щей! — девушка злится ещё больше, но сразу усмехается: это, чёрт возьми, работает, она действительно отвлеклась от страха и отвращения на том бревне! — Спасибо и на том. Но не думайте, что я Вас простила.
— Больно надо, — дразнящим тоном произносит Линд.
Томас тихо присаживается рядом со Скофилдом, смотрит на него сочувственно и беспокойно, словно бы это он и был его братом: в порядке?
— У меня ничего не осталось, — охрипшим голосом говорит Уилл. — Все на дне.
— Главное, что ты — нет, — Том устало приподнимает уголок губ. — Все необходимое у меня есть, километр дотянем, а там нам уж помогут, — капрал пожимает плечами и тихонько хлопает друга по спине, — не дрейфь.
Солдаты поднимаются почти одновременно, Скофилд накидывает тяжелую куртку и наблюдает за перебрасывающихся подколами Линда и Анну.
— Не обращает внимания? — Уилл спрашивает практически одними губами, чтобы слышал только Блейк.
Тот уже вдыхает, что ответить колко, но замечает, КАК на него смотрит Уилл: он, и правда, единственный, кому может доверять в первый раз влюбившийся священник — и смиряется. Молча качает головой, встречает глубокий вздох друга.

— Ещё немного — и дойдём, — говорит Линд.
Анну он на руки не поднял — та отмахнулась, мол сама, но за руку всё-таки берёт. Хотя бы ради того, чтобы девушка не отставала.
— Не могу поверить, что мы все живы, чёрт возьми!
Слышится тихий смех Анки.
— Не без Вашей помощи, — меняется в лице девушка. — Если бы не Вы… По крайней мере двое уже были бы мертвы.
— Дело долга.
— Было страшно, когда… Томас…
— Когда его пристрелил ганс? Согласен. Сложно было.
— Да дело не в…
— Да молчи уж. Думаешь, что я, старый дурак, ничего не понимаю?
— Что, простите?
Линд едва заметно кивает в сторону капралов. Анна не дыша прячет взгляд в высокой траве под ногами.
— Ты к нему явно неравнодушна, — Линд окончательно обнажает чувства девушки мысленным ударом в лоб.
Гладышева сдаётся, ее губы трогает улыбка. Бросает секундный взгляд на Блейка — и все лицо девушки сразу же наполняется какой-то теплотой, нежностью. Боясь быть замеченной капралом, Анна переводит взгляд на Линда. Тот, в свою очередь, победно ухмыляется.

— Смеется. Краснеет еще, — цедит Блейк, ломая в руках ветку. — За ручку идут.
Сердце щемит обидой. Томас держится на честном слове, чтобы не сорваться. Точнее, его держит рука Скофилда, вцепившаяся в воротник куртки сзади.
— Скоф, вот ты разбираешься в этих делах лучше меня…
— С чего ты…
—…что не так? Со мной, с ней, с ним, не знаю, — речь капрала ускоряется. — Я сколько ее вытаскивал из задницы, а она — вон, под ручку!
Скоф оттягивает воротник, заставляя Томаса замолчать, пока остальные не услышали.
— Я уверен, что ты неправильно понимаешь, — Уилл абсолютно спокойно и медленно проговаривает. — И твоя ревность…
— Не.
— Нет, это называется ревность, Том; глупая.
Блейк не находит слов в ответ, молчит несколько секунд, после чего тихонько вздыхает.
— Ну, можно я хотя бы раз его стукну?
— Держите себя в руках, отец Томас, — усмехается Скофилд, и все продолжают путь вглубь леса.

— А Вы как думаете, я ему… — тихо-тихо, как мышка, спрашивает Анна.
— Откуда я зн… — Линд уже хочет пожать плечами, но вместо этого вскидывает брови и поправляет съехавшие на нос очки. — Знаешь, если я ещё цел, то, скорее всего…
Видно, как Анна никнет. Доктор глядит в спины капралов, наблюдает и понимает по отдаленно слышимым интонациям и жестам кое-что любопытное. Анну легонько подталкивает.
— Смотри-ка! Наверняка планируют придушить меня во сне, — скалится доктор, чуть пригнувшись к уху девушки.
— С чего это вдруг?
— Ревность, — как ни в чем не бывало, Линд все же дергает плечами, посмеиваясь, но замолкает, когда Анна, не выдержав, наступает ему на ногу.
— А как Вам такая ревность, доктор Линд? — на этот раз очередь Анны острить. — Нога не болит?
— Пригрел змею! — Николас качает головой, усмехаясь.
— Не Вы меня пригрели, не Вам и судить, — девушка наигранно обижается.
Николас в ответ вновь усмехается. Ох уж эти юнцы!

Капралы слышат оживленные разговоры рядом, но не могут разобрать ни слова.
— На этом своем французском еще… — ворчит Томас и все-таки восклицает, повернув голову к спутникам. — А можно по-английски, пожалуйста!
Скофилд наносит хлопок по спине Блейка, отчего тот выгибается вперед, шумно вздыхая.
— Получил? — Уилл включает «строгого брата». — Ты хочешь впечатление произвести, но только какое, мне не понятно. Как ты будешь действовать, скажи? — Скофилд кашляет и тянется рукой. — Дай воды…
Томас сникает, хмурится, лезет в вещмешок.
— Не знаю… — капрал отдает флягу другу. — Ты считаешь, я отстреливал немцев и думал, как выгляжу перед ней в этот момент? Как лежит каска? Достаточно ли прямая спина?
Томас снова готов взорваться. Скофилд замечает это и плещет ему водой в лицо. Тот резко отскакивает назад, отряхиваясь.
— С ума сошел?!
Уилл пытает друга молчанием, протягивая флягу назад.

И на фоне этого слышится громогласный гогот Линда. Анна плохо понимает, что говорил Блейк, а вот Николас — очень даже хорошо. Никто никогда доктора таким не видел. Линд всегда был сосредоточенным, нудным и серьёзным, а тут он буквально бьется в истерике. Блейк останавливается и смотрит на доктора злым мокрым зверьком: щас в рожу вцеплюсь. Но он не успевает произнести ни слова, благо его отвлекает русский язык, и Томас сразу же поворачивается в сторону, куда указывает Анна.
— А что там вдалеке? Пункт назначения?
Линд перестает хохотать как по щелчку.
За последним рядом деревьев простирается пустошь, сложены мешки как импровизированная линия передовой. Где-то они это уже видели. Конечно, это траншея второго полка.
— Девонширцы! — Томас чуть не подпрыгивает на месте от радости.
Скофилд облегченно улыбается.
— Это здесь твой брат?
— Да-а! — Блейк улыбается и светится огромной надеждой увидеть родную кровь.
Прибавляет шагу.
— Слава Богу, — Анка протяжно выдыхает. — Сон, тепло, еда!
— Не обольщайся, — бурчит Линд.
Томас достает из вещмешка фонарь: время уже ночное. Капралы переглядываются, на их лицах сочетание из удивления и счастья: правда ведь, дошли все живыми! Блейк чувствует, как внутри весь трепещет как мотылек. Секунда — и он бы бросился обнимать каждого, но — со стороны окопа слышны звуки приготовления оружия к бою. Щёлкает затвор.
— Тихо, — Скофилд приставляет палец к губам, — нас могут принять за врагов. Нужно подходить спокойно…
— ЭЙ, АНГЛИЯ, ВСТРЕЧАЙ СВОИХ!!! — Блейк уже чуть ли не вприпрыжку спешит к траншее.
— Ну или так, — Уилл усмехается и тоже прибавляет шагу, чтобы догнать друга.
— Да он издевается, — Линд привычно закатывает глаза, точно не он буквально десять минут назад заливался громким хохотом, который по счастливой случайности не стал приманкой для гансов.
— Это и есть «спокойно»? — усмехается Анна. — Я запомню.
— Есть понятие «спокойно», а есть — «капрал Блейк». Думаю, разницу ты уже уяснила.
Гладышева хихикает, переходит на бег, догоняя капралов. Николас, покачав головой, срывается вслед.

      Как ни странно, метод набега на окоп союзников срабатывает. Двое дежурных солдат опускают оружие, как только слышат бодрый крик на английском. По очереди показываются из окопа, освещая пространство фонарями.
— Сколько вас! — они явно не ожидали встретить сослуживцев в такое время. — Давайте сюда, — машет рукой один.
Блейк спрыгивает в окоп первым, весь возбужденный от радости и легкости.
— Кто?
— Младший капрал Блейк. У нас срочный пакет от главнокомандующего армией, — начинает Томас, запыхиваясь. — Где полковник Маккензи?
— Спит! — дежурный смеется, по очереди освещая фонарем всех новоприбывших, задерживается на вымокшей девушке, но лишних вопросов не задает, кивает всем. — Пройдемте, там разберёмся. Есть свободное место в блиндаже.
Анна, тихонечко покашливая, потирает руки: наконец-то!
Солдат ведет новоприбывших вглубь окопа, впереди, как путеводный клубок, прыгает луч фонаря. По краям, прижавшись к стенам, спят бойцы. Блейк настойчиво высматривает в чужих лицах знакомые черты: слегка угловатые, со сверкающими синими глазами и приподнятыми в вечной улыбке уголками губ.
«Ты сразу его узнаешь: он похож на меня, только чуть постарше,» — эти, тогда казалось, что последние слова, проносятся в голове Скофилда, и он слегка передергивает плечами, то ли от холода, то ли вспомнившегося ужаса.
Девонширцы ведут прямо, но Блейк вдруг останавливается возле поворота и приковывается взглядом к виду: вдоль окопа сидят солдаты, разведен костер, в центре стоит один — и слышится тихий напев: «I am… a poor… wayfaring stranger…»
— Да… — дежурный замечает, как останавливается капрал. — Вам нужно отогреться, — касается спины зачарованного юноши, слегка подталкивая его, а за ним следом и остальных. — Пройдите.
Томас неспеша, словно боясь помешать, двигается к костру. Несколько солдат обращают на новеньких внимание, но это их совсем не удивляет. Блейк отступает в сторону, пропуская вперед спутников, которые дрожат уже от холода.
Линд коротко здоровается с солдатами, садясь у костра. Справа пристраивает робкую Анну, легонько прижимая к себе и укрывая рукой её озябшие плечи. Девушка прикрывает глаза. Губы застывают в блаженной улыбке. Наконец, по коже проносится тепло.
Блейк провожает взглядом Анну, прижимающуюся к доктору, и немедленно отводит внимание на солдат, когда понимает, что снова рискует сорваться. Он подходит к Скофилду, который устраивается рядом с костром, чуть наклоняется к уху.
— Присмотри за ней, — говорит он и, не успевает Уилл среагировать, скрывается из виду.
Томас понимает, что его брата здесь нет, и это заставляет его волноваться. Он подходит к дежурному:
— Мне нужно пройти к лейтенанту Блейку.
Солдат лениво затягивается и выпускает дым в лицо юноше.
— 50 ярдов прямо. Возле передовой.
Томас немедленно спешит по этому направлению, различая в темноте небольшое укрытие, похожее на то, где властвует лейтенант Лесли в родном полку. Сердце подскакивает, как только Томас узнает клюющую носом фигурку, вальяжно развалившуюся в небольшом углублении в стене. Блейк замедляет шаг, на его лице застывает хитрющее выражение, юноша старается ступать как можно тише. Он едва-едва терпит до того, пока не остается каких-то пару метров до брата. И вот — с азартом и громом выплескивает все без остатка.
— Лейтенант Блейк! — Томас меняет голос на более низкий, отчего поначалу лейтенант, встрепенувшись, не осознает, кто к нему обращается. — Срочное сообщение.
Тот потирает ладонями лицо, не видя посланника перед собой, и размазанно отвечает: «Докладывайте…».
— В течение минуты ожидается атака союзными войсками, все ли готово для отражения?
Лейтенант хмурится, поднимает голову.
— Чего?..
Томас обрушивается на брата с крепкими объятиями и восклицает уже привычным своим голосом.
— Встречай, говорю, налет, брат!
Джозеф опешил: первые секунды, как выработалось в боевой практике, он резко сопротивляется и изо всех сил отталкивает неожиданного гостя. Томас падает навзничь, оказываясь прижатым за плечи. Но на боль внимание не обращает:
— Знал, что так будет! А ты преуспел в рукопашном, — смеется юноша.
Только теперь лейтенант различает в тусклом свете широкую улыбку и мягкие черты лица. Не сразу верит своим глазам.
— Том.? Том!!! — Блейк-старший взрывается восторгом и бросается на шею к брату. — Ах ты придурок! Живой!

      Анна молча прижимается к куртке Николаса. В конце-то концов к доктору медленно подкрадывается осознание: он по-своему привязался к этой девочке.
Линд вздыхает, прикладываясь щекой к её макушке, прямо на мягкие, чуть засаленные волосы. Так вот почему люди так ценят объятия… Иногда вместо тысячи слов нужно просто уткнуться в близкого человека и молча принимать его тепло. Анна же вспоминает, как сидела вечерами в саду, посапывая на плече отца. Только с ним она могла поделиться проблемами и получить дельный совет. Отца Николая больше нет, но, будто на смену, пришёл с виду чёрствый и гадкий Линд. Но, как оказалось, и ему ничего человеческое не чуждо, даже если для Николаса что-то совсем ново. И Анна в этом окончательно убеждается прямо сейчас.

— Живой! — повторяет следом Томас.
— Как давно не видел тебя! Я уж думал, война тебя забрала, а ты невредимый! — Джозеф неистовствует до того, что кидается расцеловывать лицо юного брата.
— Боже! — Томас начинает отпихиваться от нежностей, хотя сам заливается радостным смехом, который слышен даже Скофилду в десятках метров от места. — Джо! Прекрати, ну я не маленький уже!
Лейтенант, плавно отпрянув, жадно изучает взглядом брата.
— Каким ветром занесло тебя?
— Приказ от главнокомандующего армией. Я не один пришел, — капрал кивает в сторону, откуда льется теплый свет огня.
— Так пошли скорее! — Джозеф, как будто и не засыпал несколько секунд назад, уже бодро встает, тянет под руку брата — и вот они вместе приближаются к костру, где рядом друг с другом виднеются отличающиеся от солдатских силуэты.
Скофилд слышит шаги первым: оборачивается и невольно улыбается.
— Он нашел его.
Анна, услышав это, резко вскакивает. Так, что Линд, не удержав равновесие, шмякается на землю. Но та не реагирует: взгляд её прикован к темноте, откуда доносятся восторженные вопли. Как трогательно наблюдать за воссоединением семьи. Девушка не скрывает эмоций, когда во мраке всё отчетливее виднеются две фигурки.
За спиной девушки вырастает Линд.
— Ты меня в могилу сведёшь! — бурчит, хватая Анну за шкирку.
— Прошу любить и жаловать, — выходит младший капрал с гордостью представляет незнакомца, очень сильно похожего на него самого, — лейтенант Джозеф Блейк, мой брат.
Лейтенант слегка смущается от торжественного тона, смеряя всех по очереди блестящим взглядом. Выпрямляет спину так, будто каждый из них намного выше рангом.
— Уилл, мой самый близкий друг, — Томас выделяет его первым, и Джозеф тут же тянется к нему.
Скофилд отвечает на крепкое рукопожатие. То же происходит и с доктором: «наш фронтовой врач». А девушке вместо рукопожатия достается спокойный кивок: не принято жать руку дамам. Причем, Томас не присуждает ей особенной приставки. Только, едва скрыв пунцовые скулы и потупив взор, называет по имени.
— Анна… она почти совсем не говорит по-английски, — предупреждает капрал.
Девушка тяжело сглатывает: тут она никто. И понимание это внезапно давит ее. Ничего не может, кроме как доставлять проблемы. В институте учили, что леди должна вести себя достойно, не проявлять лишних эмоций, держаться. И Гладышева держится, чтобы не отвернуться и не разразиться плачем от своей же бесполезности.
Блейк-старший замечает заминку брата сразу же.
— Замечательно, — говорит он и устраивается тоже возле костра. — Вы все очень неважно выглядите… что случилось по дороге? — Джозеф ведет себя достойно и участливо.
— Случилась война, лейтенант, — коротко отвечает Линд. — Всех нас потрепало.
Томас чуть прищуривается. За него продолжает Скофилд.
— Да так… искупались, — усмехается.
Лейтенант кивает: получил конкретный ответ; он прекрасно видит, что все трое до нитки вымокли, а сам прихлопывает брата по плечу.
— Да, это я и имел в виду. Потому у Вас, — он смотрит на Уилла, — я не наблюдаю снаряжения. Но это ненадолго. А Томас как всегда вышел сухим из воды, верно? — хихикает.
Блейк-младший ежится и качает головой, мол, я и не был в воде.
— Мне известно уже о том, что все вы прибыли для передачи приказа, — голос Джозефа спокоен, лишь слегка тороплив из-за еще бурлящего впечатления встречи. — Вы успели как раз вовремя. Рассвет будет только через несколько часов, а значит, у вас достаточно времени, чтобы приготовиться к обратному пути… — Джозеф не хочет задерживать союзников, как только наблюдает свинцовую усталость на их лицах. — Что ж, я могу проводить вас до блиндажа, если не хотите о чем-либо спросить или попросить…
Проголодавшаяся Анна молчит. На счастье, об этом вспоминает Линд. Сам он тоже не очень-то сыт. Все запасы еды ушли еще тогда, когда Николас со скальпеля кормил ослабшую девочку.
— Мы давно не ели, — произносит.
— Кухня совсем недалеко отсюда, — лейтенант вскидывает брови и быстро подзывает к себе дежурного. — Слушай, разбуди повара, пусть приготовит что-нибудь на малый состав, — солдат уходит.
Джозеф остается на месте, чтобы скоротать с новенькими время.
— Ну… — обращается Томас, нежно улыбаясь, — как там мама? Получал письма от нее?
Эти вопросы не становятся для лейтенанта неожиданностью.
— Новых писем не было, наверное, потерялись по дороге, — он спускает взгляд, пожимает плечами и тут же уводит от темы. — Ты сделал мне такой подарок. Я ведь, дурак, когда шла очередь наступлений, боялся, что мне передадут только один твой жетон, понимаешь?
— Со дня на день он еще и медаль получит, — вмешивается Скофилд, вгоняя друга в краску, — за спасение жизни.
Джозеф широко улыбается и, тут же притянув брата к себе, опять принимается крепко расцеловывать мягкие щеки.
— Мы с мамой тобой гордимся, не забывай, — лейтенанту абсолютно все равно, кто может увидеть его слабость к брату. — Хоть ты и младший, иногда я смотрю на тебя иначе.
Томас тоже отпускает контроль и, застенчиво смеясь, прикрывает глаза.

      Анна с умилением наблюдает за братьями. Как они напоминают её с Даниилом! Воспоминания снова накрывают девушку плотной пеленою, и в памяти снова возникают счастливые моменты.
Вот за Анной закрываются институтские ворота, и она, уже не стесняясь своей беспечности, бросается на шею старшего брата. Тот, в свою очередь, кружит сестренку. Даниил говорил так же, как сейчас Джозеф: мы с отцом гордимся тобой.
Гладышева улыбается, но из глаз её выкатилось по слезинке.

      Линд же, наблюдая, лишь кривится, осознавая: этих. блин. двое. За брезгливым лицом скрывается грусть. Грусть по сестре, по тому, что их родственные узы разорвались, едва Николас ушёл в академию. Линду с того дня доктор больше никогда не видел.

      Уилл же не может похвастаться своими братьями либо сестрами, потому что он единственный ребенок в семье. Но зато Скофилд, глядя на встречу родных людей, мечтательно думает о том, как расцелует своих девчонок, когда вернется с войны.
Капрал кладет голову на руки, мягко улыбаясь. Хоть он и часто видит в Томасе ребенка, но никогда не видел его таким: трогательно, застенчиво смеется, держа ладони на гимнастерке Джозефа, точно старается как можно глубже пропитаться этим теплом и любовью, потому что знает, что еще долго этого шанса у него не будет. Скофилд понимает и давно принимает за истину: тот, кто смеется громче всех, в определенные моменты съедает сам себя, становится жертвой одиночества. Особенно сейчас, когда ежистое сердце пронзила стрела купидона, оно стало в несколько раз чувствительнее. Юноша, который не так давно заступил на фронт, натерпелся уже очень многого. Но так и не стал железным, как сослуживцы, это всегда изумляет Скофилда и заставляет переживать.

— Ну. ну, всё… — Томас замечает краем глаза скользнувшие по щекам Анны слезы и хочет мягко отстраниться, весь изнеженный и затисканный, но как будто недостаточно сил прикладывает, ведь на самом деле Том бы с удовольствием растворился.
— Ладно тебе геройствовать, — усмехается Джозеф и треплет младшего по кудрям. — Когда еще ты меня увидишь! — и на очередном поцелуе случайно попадает на край раны. — Боже, — он чувствует привкус пороха и осматривает висок Тома, щурясь, — попался-таки на полевую. Это Вы делали? — он обращается к доктору.
— Почти, — честно отвечает доктор. — Многое сделали за меня.
Что это? Напрашивается на похвалу, или действительно скромничает? Анна, вспоминая все заслуги Линда, качает головой, отрицая слова Николаса, ведь именно он в основной степени является тем, благодаря кому остальные трое живы: Анна бы умерла ещё в полку, Блейк — уже в пути от огнестрельного, а Скофилд наверняка бы не справился с рекой и захлебнулся. Каждый по-своему был спасён.
— Йоркширский полк нас подвез, — следом отвечает Скофилд, вспоминая жуткие минуты медпомощи.
— А… Я их знаю, — кивает лейтенант, — эти санитары с библейскими именами. Везет тебе на такие вещи, Том.
Капрал улыбается.
— Они вытащили меня святым морфием.
Джозеф отмахивается.
— Не привыкай! — и на задерживает взгляд на девушке, тем временем все же обращаясь к сослуживцам. — Я уверен, что вы слышите этот вопрос чаще, чем взрывы: откуда и зачем?
Линд сразу же переводит Анке. Та вздыхает: снова рассказывать, снова представляться. Гладышева вспоминает, КАК она представлялась в России и КАК её представили здесь.
— Анна Николаевна из дворянского дома Гладышевых, что в Петербурге, — наигранно-укоряющий взгляд падает на Блейка младшего, — дочь клирика Троице-Сергиевой пустыни, что на флоте. Воспитанница института благородных девиц.
Переводя последнее продолжение, Линд меняется в лице.
— Oui, доктор. Кажется, об этом я ещё не рассказывала.
— Нетрудно догадаться, — фырчит, будто секунду назад не он с вытаращенными глазами пялился на Гладышеву.
— Русская, сбежала из-за революции в государстве. Моя семья могла подвергнуться репрессиям. Здесь, на поле брани, выжила только я. Отец и брат мертвы.
Томас вздыхает, подпирая голову рукой. В его глазах то ли презрение, то ли обида, то ли просто усталость, плохо понятно, но Джозеф слегка вздрагивает, точно чувствует от брата все сам.
— Война не считается ни с кем, — тихо говорит он, — здесь совсем не играет, какой род ты представляешь…
— Ой, ну разумеется! — Анна ругается на французском. — Куда проще представить меня просто Аннушкой, которая нихе…
— Тщь, — Джозеф вовремя поднимает указательный палец, чтобы заткнуть обоих. — А что благородная девица делает среди солдат? — у лейтенанта, хоть и добрый, но настолько проницательный взгляд, что создает впечатление допроса.
Томас молчит уже специально: ждет, когда девушка сама расскажет, как все было на самом деле.
— Благодаря Вашему брату. Он, — Анна, наконец, смягчается, — спас мне жизнь, — рука сама собой ныряет в кончики волос, тёмная прядь спиралью обвивается вокруг тоненького пальчика.
Лейтенант все это время только внимательно слушает и молчит, охватывая взглядом все мельчайшие движения: легким прищуром сопровождает накручивание прядки на палец, но так, чтобы никто не заметил реакции и все четверо не сделали из девушки мишень для наблюдения.
— Теперь Анна сестра милосердия при госпитале полка, — Линд произносит это сначала на французском, а затем и переводит на английский.
Очередь удивляться доходит до Гладышевой. Не слишком ли много Николас на себя берёт? Хотя выбора у Анны нет. Здесь Джозеф хочет прикоснуться к плечу брата, но Томас внезапно одергивает руку, отчего тот резко убирает ладонь, как будто обжегся.
— Вот как, — спокойно и очень тихо протягивает лейтенант.
Он не отвечает ни доктору, ни Анне прямо, а только кивает, что информацию принимает. Сейчас появляется необходимость либо перевести тему разговора, либо немедленно отправить всех на поздний ужин и отдых. К счастью, дежурный уже спешит к лейтенанту.
— Все готово? — встречает тот вопросом.
— Да, сэр.
Блейк-старший поднимается и оглядывает новоприбывших уверенным, мягким вниманием.
— Я провожу вас до кухни.
Когда все готовы идти, Джозеф видит Томаса не сдвинувшимся с места.
— Том?
— Я не голоден, спасибо, — монотонно и быстро отвечает капрал, на что Джозеф хмурится и, решив вернуться к нему через пару минут, все же удаляется, отводя за собой остальных.
Блейк-младший остается один возле костра. Складывает руки на коленях и опускает лицо на них: устал, от всего и от всех.

      Скофилд не хотел оставлять друга в таком состоянии, но — вот он уже гремит ложкой, проглатывая самый простой солдатский суп. Тепло разливается внутри тела, и сердце находит покой: до полного исполнения приказа всего несколько часов. На Анну и доктора капрал не обращает внимания: специально? Уилл вспоминает первую фразу, которую сказал только что пришедший на фронт пастор: у тех, кто выживает, война убивает гордыню. Капрал глубоко вздыхает, выбрасывая из воспоминаний только что произошедший скрытый конфликт.
Анна с самого детства приучена есть скромно, несмотря на статус. Однажды ей это уже помогло в институте, а теперь помогает и на войне. Девушка ест медленно, по привычке, а вот Линд рядом к еде припал с двойной жадностью.
— Merci, — благодарит девушка повара, — было вкусно.
Линд переводит, едва ворочая щеками.
— Вам тоже спасибо, доктор, но… Не слишком ли опрометчиво? Я не проходила курс сестёр милосердия, он по желанию и лишь в выпускном классе.
— Научишься. В конце концов, ты сама понимаешь, в бою ты бесполезна, стрелять-то не умеешь, равно как я. Внутри полка нам и место.
— Думаете, справлюсь?
— Я знаю, это последнее, что ты хочешь вспоминать, — Линд кладёт руку на плечо Анны. — Но во время спасения капрала Блейка ты проявила себя.
Гладышева вздыхает: Линд прав. Те моменты — это последнее, что она хочет вспоминать. Как же она боялась тогда! И даже сейчас, когда вроде бы всё тихо, сердце жестоко бьётся в волнении, точно хочет выломать грудную клетку. Неловко и совершенно бестактно получилось при разговоре с братьями. Следует извиниться, но сделать это девушка решает на рассвете. Рядом, совершенно неумело и робко, притирается Николас. Во время пути между ним и Анной сложились доверительные отношения, но это совсем не то, что девушка чувствует к Блейку. Это — крепкая дружба, основанная на заботе, сродни родительской, а если говорить о Блейке — это… нечто большее, что-то неземное, цветущее, как те вишни, в которых капрал прятался, вдыхая аромат и хвалясь своими знаниями. Анна беспомощно вцепляется в волосы, сжимая их в кулаке.
— Я покажу, где разместиться, — отвлекает дежурный и зовёт с собой.

      В вишневом саду гроза: деревья клонит и ломит от ветра, небо клубится сизыми, как дым, тучами, холодные капли прибивают к земле белые лепестки. Томас, так редко бывающий мрачным, терпит эту бурю. В груди ноет. Сигареты отсырели — капрал бы сжег несколько подряд. Конечно, он соврал: голоден. Но он просто не смог бы сейчас спокойно поесть. Перед глазами стоит лицо Анны, ее возмущенный взгляд, звучит ее голос, явно гневная интонация, речь на чужом языке. Томас прижимается лбом к рукам, точно пытается выдавить эту сцену из головы. Не выходит, хоть в костер бросайся. И это заставляет Блейка нервничать еще больше: он ненавидит жалость к себе; тогда почему он так страдает?
— Ты ведь соврал, — прерывает тишину бархатистый голос Джозефа. — Что связывает тебя с этой девушкой?
Томас медленно поднимает голову, услышав вопрос. Если он может с легкостью скрыть что-то от любого, то от брата — едва ли. Тот садится рядом, подбрасывая деревяшку в костер.
— Дева Мария… — очень осторожным шепотом отвечает Том и поджимает губы.
Лицо горит.

— Подъем! Вставайте! Двадцать минут готовности!
Утром часовые шныряют по окопу, пробуждая солдат громкими возгласами.
У Скофилда сон чуткий: он очухивается почти сразу, как слышит приближающиеся к блиндажу быстрые шаги. Двадцать минут на подготовку к… наступлению! Уилл неуклюже барахтается, пока успевает продрать глаза, и вскакивает на ноги. Холодно, голова гудит, доносится звон. Капрал быстро озирается: постепенно просыпаются девонширцы, среди них доктор Линд и Анна, а братьев не видно. Скофилд решает не тормошить спутников, ведь к полковнику войдут только служащие, и появляется на улице, щурясь от яркого рассвета.
От шума просыпается и девушка. Видит суматоху и сама инстинктивно срывается с места, на подрясник наступает, чуть не падая: «В этом не побегаешь…». Анна оборачивается на храпящего в обе дырки доктора Линда, которому, кажется, вообще наплевать на окружающий шум. «Даже во сне он умудряется иметь всех ввиду,» — думает Анка и спешит настигнуть дежурного.
— I need in clothes and little bag. My dress… Is bad for… война, как будет вой… IT, — вспоминает девушка диалог институтской одноклассницы с её английским женихом. — Please.
— Девочка, не до тебя сейчас.
Рука впивается в чужую куртку мёртвой хваткой. Кажется, что Гладышева вот-вот, точно хищник, всадит в кожу острые когти.
— I can help you if you help me.
Солдат протяжно вздыхает: за мной.

— Том, — легонько потряхивает брата Джозеф. — Вставай, срочно!
Томаса разбудить не просто: еще перед рассветом он спрятал лицо так, чтобы не мешал свет, и теперь сопит до последнего. Но, наконец, он смешно щурится, фыркает, как только сквозь сон слышит приказной тон брата. Проносящиеся солдаты гоняют воздух, и Томас немедленно вскакивает, сердце отдается паникой.
— А, ч-щерт! Где полковник Маккензи? — хриплым ото сна голосом спрашивает, похлопывая себя по карманам: письмо на месте.
Скофилд слышит в суете голоса братьев и бросается туда, попутно едва не сбивая с ног готовых к атаке солдат.
— Куда прешь, идиот!
— Мне нужен полковник Маккензи! — кричит он через шумы, поочередно останавливая бойцов.
— На передовой! — говорят в ответ.
Уилл едва не бросается туда, но вовремя разворачивается: нужно сперва найти Блейка.

Анна плотно закрепляет пояс новой формы: чуть великовата. Куда труднее было найти сапоги подходящего размера, однако один коротконогий в полку нашёлся. Анна убирает в новую сумку гражданскую одежду и подрясник брата. Собственно, именно для этого сумка и нужна… и не только. Волосы в институте стричь запрещали, поэтому шевелюра девушки стала довольно внушительной. Распущенные волосы почти достигают колен. Девушка с трепетом оглаживает их, заплетая в новую крепкую косу.
— Ещё и прихорашиваться тут будешь? — не выдерживает солдат.
— Всё не просто так.
Анна скрепляет своей ленточкой кончик косы. Другой же, данной дежурным, крепко связывает косу на уровне лопаток. Берёт ножницы, скручивая волосы в спираль. Тут же срезает. Коса падает на пол. «Волосы — прекрасная верёвка», — Анна убирает ее в сумку.
Девушка встряхивает головой, чувствуя легкость. Волосы, чуть ниже ключиц, ложатся поверх куртки.
— Спасибо, — обращается она к дежурному, двигаясь к выходу.
— Времени ты у меня отняла…
— Наступления не будет.
И Гладышева оставляет солдата загруженным вопросами.

— Уилл!
Скофилд только разворачивается на голос, как меняется в лице, в первые секунды спросонья не узнав в девушке Анну.
— I know where Thomas! Come with me!
Успевают пробежать несколько метров: навстречу, разгоняя толпу, широкими шагами меряет окоп Блейк-старший.
— Разойдитесь! Дайте дорогу!
За ним поспевает младший брат, горящий волнением и решительностью. Оба мельком бросают внимание на Скофилда и Анну, как знак, чтобы к ним присоединились.
— Не отставать! — командует Джозеф.
Вокруг солдаты уже выстраиваются на склонах, где-то слышен крик командира: остаются считанные секунды.
— Лейтенант!
Блейка-старшего отзывают в роту, он обязан контролировать своих солдат. Он резко разворачивается и проталкивает Томаса вперед.
— Пошел!
В глазах того разгорается еще больший огонь, он устремляется что есть сил вперед, не отвлекаясь на остальных спутников. Разве что…
— Не пройдем! — кричит позади Скофилд.
Перед капралам огромная преграда в виде узкого прохода, забитого вооруженными солдатами. Если проскользнуть, то только по одному и — поверху, вне укрытия.
— Давай приказ!
Томас боится. Но очень верит в друга, поэтому рывком вытаскивает из кармана конверт — Уилл схватывает с быстротой молнии. Он взбирается по наклонной стене окопа, прямо напротив линии фронта, опасливо оглядываясь.
— Эй, тебе туда нельзя, парень! — орет чужой капитан сзади. — Совсем, что ли, рехнулся?!
Скофилд понимает: это единственный шанс успеть, значит, нужно обязательно пройти это поле и остаться в живых. Капрал упирается сапогами о камни.
— Какого черта ты делаешь? — Уилл последний раз вдыхает и выходит за линию окопа. — Нет… НЕТ!!!
И вот, Скофилд выпрямляется и шагает по кромке траншеи, мгновенно становясь мишенью.
Блейк осматривается и ныряет в толпу, терпя толчки и удары. Он знает, что позади него Анна, и оставил бы ее в безопасном месте, но — она же прется следом в огонь, воду и боевые действия! Поэтому Томас протягивает назад руку.
— Держись!
Ответом становится уверенная хватка. Не время спорить и причитать. Поле брани вынуждает отбрасывать сантименты, заставляет быстро взрослеть, велит сердцу покрыться коркой льда. И Гладышева, кажется, уже поддаётся воспитанию войны.
Внезапно в поле зрения попадает Скофилд. Скофилд, который лезет прямо на рожон.
— УИЛЛ! — Анна не выдерживает.
Крик леденит кровь. Но Уилл и не думает останавливаться: назад дороги нет. Стоит только замешкаться — и поймаешь кусок свинца в голову. Это понимают оба солдата, неумолимо стремясь только вперед, не смотря по сторонам и не отвлекаясь на крики и удары.
Поверху — Скофилда сбивают с ног ринувшиеся в атаку девонширцы, но тот, прокатившись кубарем, снова встает на ноги и бежит быстрее прежнего.
Понизу — Блейка задевают локтями и идут по встречной, впечатывая его в жесткие сооружения окопа, однако шаги юноши становятся только тверже, хоть вместе с усилиями возрастает и боль.
Земля фонтанирует взрывами, воздух разрезают пули. Каждая секунда на счету: если вовремя не остановить сражение, погибнет 1 600 солдат, среди которых и старший брат Томаса. Да и они все вместе: велика вероятность, что накроет всех.
Томас бледнеет. Он видит только блиндаж впереди, слышит только собственное дыхание: мир перестает для него существовать, горит лишь одна цель.
Скофилд резко тормозит и скатывается в окоп в нескольких метрах от блиндажа, раздирая руки ссадинами о камни. Хочет ворваться к последнему рубежу — но его хватают дежурные, прижимая к стене.
— Назад!
— Мне нужен полковник Маккензи! Надо остановить наступление! — кричит Скофилд, пытаясь вырваться. — Послушайте, у меня срочный приказ!
На выходе из блиндажа появляется незнакомый боец и отправляет команду в толпу.
— Левый фланг уже прорвался к немцам. Готовьте вторую волну!
— НЕЕЕТ!!! — Уилл рывком отталкивает от себя союзников и врывается в блиндаж.
Все это видит издалека Блейк, его глаза округляются. Он останавливается на ближайшем повороте и разворачивается к Анне, крепко хватая ее за плечи.
— Нельз’я, чтобы теб’я увидели! Беги туда, — он указывает на поворот, — там госпиталь, там мой брат! Здесь опасно, убегай туда! Я приду следом, поняла?
Анна кивает, послушно срываясь в сторону поворота.
      Атака длится всего несколько минут — а здесь уже достаточно раненных, истекающих кровью и холодным потом молодых ребят. Кто-то мычит от боли, держа внутри пронзительный крик. Кто-то просит о помощи, кто-то успокаивает тяжело поломанного. Кто-то зовет маму, вспоминает о доме… И посреди этого тихого ужаса, едва ли не держась за голову, ходит фигура лейтенанта. Джозеф кружит над каждым солдатом как над сыном, но едва стоит девушке приблизиться на пару метров — тот тут же оборачивается и смотрит на Анну до защемления в сердце знакомыми синими глазами, в которых и страх, и решимость, и тонкий оттенок любви.
— Так-то лучше, — он окидывает вниманием новый образ девушки и напряженно вскидывает уголок губ: совсем как брат, он улыбается даже когда не хочется.
Анна лишь кивает и тут же оборачивается к раненым. Выискивает уже другого человека. Когда так нужен, Линд отсутствует.
— Я… могу чем-то помочь? — спрашивает, а сама губу прикусывает.
Сейчас она может сделать что-то лишь под диктовку врача. Поспешил всё-таки доктор Линд, назвав Гладышеву сестрой милосердия. Джозеф щурится, вслушиваясь в речь девушки, но качает головой: «I don't understand Russian». Видно, что лейтенант суетится, поэтому практически постоянно избегает взгляда, он хочет ее куда-то пристроить, чтобы не стояла просто так, забивая голову ненужными мыслями. Мимо Джозефа проходят санитары с носилками, на которых хнычет солдат: открытый перелом.
— Follow! — говорит лейтенант и указывает девушке на этих санитаров, сам останавливает одного из них. — Это сестра из восьмого полка, русская, научите ее, пусть помогает.
Санитар кивает, оборачиваясь на растерянную девушку и жестом головы зовет ее следом.

— Полковник Маккензи! — наконец, Уилл врывается в блиндаж как буйный ветер, но высокая фигура в форме, стоящая у стола с расстеленными картами, даже не смотрит в его сторону. — Вот приказ об отмене наступления. Вы обязаны подчиниться! — Скофилд замирает на пороге и протягивает в дрожащей руке письмо. — Отмените атаку.
Полковник медленно поворачивается к входу и и обжигает солдата холодным, строгим, стальным взглядом.
— Кто Вы, черт побери? — шипит он.
— Младший капрал Скофилд, сэр, — Уилл забывается и приставляет руку к непокрытой голове. — Восьмой полк. Приказ генерала Эринмора об отмене насту…
— Слишком поздно, капрал! — резко обрывает его полковник, явно раздраженный новостью.
— Вы обязаны прочесть! — надрывается Скофилд, ему приходится повысить голос так, что ему начинает верить даже сослуживец полковника, нависший над картой.
— Мне остановить вторую волну? — вполголоса спрашивает.
— Нет, майор, промедлим — проиграем, — полковник непреклонен, что заставляет Скофилда дрожать внутри: неужели зря они прошли такой путь до полка? — Победа всего в 50 ярдах.
— Сэр, прошу, прочтите письмо! — на срывном выдохе доносится уже голос и капрала Блейка, который влетает пулей в блиндаж и еле как вскидывает руку к виску. — Младший капрал Блейк.
Происходит битва. На кону: мнимая победа и боевой азарт, либо полторы тысячи жизней и примерно столько же семей. Полковник Маккензи уже готов и сам голыми руками уничтожить капралов и вырезать из времени отрывок, когда они пришли с известием.
— Я такое раньше часто слыхал, — Маккензи злится. — Я не стану ждать темноты или тумана, не отзову людей, чтобы завтра снова послать их в бой, — он сжимает кулак, практически рычит. — Тем более, эти ублюдки бегут, это их последний рубеж!
Томас пользуется моментом легкого замешательства Скофилда и набирает воздуха.
— Немцы все спланировали, сэр! — через голос капрал передает свой страх. — Готовились несколько месяцев. Они ждут вашей атаки, — Блейк хватает у друга приказ и сует чуть ли не под нос полковнику. — Прочтите письмо!
Маккензи вынужден взять. Развернув бумагу, он погружается в текст. Самая напряженная тишина — это здесь. Капралы следят за каждым движением глаз полковника, слышны только тяжелое дыхание Блейка и взрывающиеся на поверхности снаряды. С каждой секундой кто-то погибает, пока Маккензи ерепенится.
— Майор… — наконец, он опускает письмо и буравит немым взглядом Скофилда, — остановить атаку.
Уилл замирает, как будто разом теряет все способности к чувствам: чудо свершилось.
— Есть, сэр, — отвечает майор и выходит из блиндажа.
— Позовите санитаров. Будьте готовы к контратаке.
— Есть, сэр, — вслед за ним выходят и другие.
Блейк сгибается без сил и опирается руками о колени, закрывает глаза. Наконец-то! И снова, замечая строгий взгляд на себе, выпрямляется по струнке. Полковник подавленно снимает фуражку и бросает ее на стол, подходя к капралам.
— Я надеялся, что нам повезет сегодня, но надежда — опасная вещь, — устало выдыхает он, запуская пальцы в волосы. — Да, этот приказ выполнен, но очень скоро поступит новый — атаковать на рассвете. Эта волна будет вестись до конца, до самого последнего солдата, — Маккензи леденит взглядом обоих. — Пусть вам обработают раны… А теперь убирайтесь, — пренебрежительно бросает он и возвращается к картой.
Солдаты появляются на выходе: вокруг суета, вдалеке уже слышатся новые крики командиров.
— Остановить атаку! Назад! Прекратить огонь!

      Голая кость выглядит отвратительно, и девушка едва сдерживается, чтобы не свалиться прямо тут. Берёт себя в руки: она здесь, наконец, нужна. Носилки помещают на специальный стол. Солдат бьется в конвульсиях: много потерял, болевой шок. Ткань на ноге порвана, обнажая грязно-желтую от кровавых разводов кость. Вокруг все окрашено темно-багровым. Запах резкий. Но санитары знают свою работу очень хорошо. Пока один вытаскивает из-под бойца носилки, другой осторожно и быстро убирает прилипшую ткань и клочки земли с раны.
В руках Анны оказывается шприц с новокаином. Один из санитаров молча указывает на точки выше раны и ниже, мол, используй экономно, чтобы хватило в оба места.
Рука дрожит. Чёрт! Анна никогда не делала уколы.
— Уффф, — щурится девушка: «давай, ты сможешь!»
Девушка приподнимает шприц над собой, мысленно деля содержимое на восемь частей. Дрожащая рука опускается к солдатской ноге. «Господи, помоги!» — успевает помолиться, прежде чем игла вонзается в первую точку. Лёгкое давление на поршень, и 1/8, с погрешностью, оказывается введена. Слышится глубокий вдох девушки. Смогла! Уже увереннее повторяет ещё три раза, старается не смотреть на выступающую из конечности кость. «Осталось немного,» — успокаивает себя, переходя к области ниже раны. Наконец, скоро остаётся последний прокол. «Помоги, Господи!» — снова молит Анна и резко пронзает последнюю точку, вводя остатки лекарства. Бросает взгляд на солдата… И в глазах мутнеет, пока и вовсе не становится темнотой. Анна ещё чувствует, как теряет равновесие. Санитары провожают взглядами тающую к земле девушку и по очереди закатывают глаза: слабенькая еще для военно-полевой медицины, и почему лейтенант ее представил как сестру?
— Hey! — один хватает с края стола флягу с водой и резко выливает на лицо Анне, та откашливается, приподнимаясь на локтях. — Stand up! Up!
Солдат потихоньку успокаивается: боль от введенного вещества стихает. Он бледнеет, поминутно только неконтролируемо вздрагивает.
— Тихо… не шевелись, — говорит ему санитар и прикладывает шины с двух сторон к ноге.
— Расступись! — издалека слышится донельзя знакомый громкий голос.
Девушка даже оживляется, увидев приближающегося Линда. Его движения тверды: он поднимает Анну под руки.
— Вы вовремя, — стараясь совладать с собой, говорит она. — Обезболивающее я уже ввела.
Линд поворачивает голову, оценивая страдания бойца, коротко кивает.
— Молодец, — холодно произносит, отцепляясь от Гладышевой и подходя к санитарам. — Свободна, я всё сделаю сам.
— Но…
— Повторяю, свободна! Не заставляй меня ещё и на тебя отвлекаться, — Линд, не глядя на девушку, снимает со своей руки кольцо и протягивает назад. — Сохрани.
Анна, зажимая украшение, прикусывает губу и, злобно насупившись, уходит в сторону.
Лейтенант замечает сцену издалека и цыкает: языковой барьер мешает — иначе бы он с удовольствием открыл девушке глаза. А впрочем, разве он знает все? Снова обращает все внимание на фронт: слышит крики о прекращении огня и отступлении. Только вот лейтенант не успевает моргнуть, как на него с счастливым визгом налетает младший брат со спины.
— МЫ УСПЕЛИ, ДЖО!!! УСПЕЛИ!!!
Пока Блейк разбрасывает искорки направо и налево, Скофилд проходит мимо лагеря и падает возле одинокого дерева: устал. Звон стоит в голове. Наконец-то можно выдохнуть.
И именно в этот момент снова везёт выйти Анне. Она уже открыто закатывает глаза на повисшего на плечах брата Томаса, отмахивается: «Как же вы мне все надоели уже!». У дерева девушка замечает, похоже, единственного нормального человека в этой компании. Падает рядом.
— Бесит! — процеживает сквозь зубы.
Скофилд лениво поворачивает голову и медленно открывает глаза, мол, «чем поделишься опять?».

Томас спрыгивает на землю. Он не ел несколько суток и очень мало спал, но боевой запал здорово подстегивает в нем энергию: юноша выглядит плохо, но весь сияет изнутри. С волнением осматривается по сторонам, замечает уже занятого своей работой доктора Линда, разгоняет желваки по скулам.
— Много уже пострадали, да? — вполголоса говорит капрал. — Ты не был в наступлении?
Том старается угомониться. Война еще не закончена, выполнена только малая часть приказов между полками.
— Я был здесь. Аню твою видел. Достойно держалась, пока в обморок не упала, — усмехается старший.
— Ну, я вижу, что ее удачно заменили… — в усмешке скрывается презрение, Том хочет его отогнать. — Слушай… я здесь еще совсем недолго. Как мы пересечем нейтральную полосу до нашего полка — неизвестно. Давай напишем маме, — глаза Тома светятся любовью, — мне медаль обещали, она будет так рада!

— Линд слишком много на себя берёт. Мы сблизились, да, но это не значит, что можно принимать решения за меня и всячески вмешиваться! Он… как отец. Отец с отвратительным характером и острой тягой к собственности. Мерзкий тип, — Анна впивается зубами в губы. — То дело Том… Он видит, что я способна сама справляться с навалившимися бедами. Он видит меня самостоятельным взрослым человеком, а не маленькую девочку, которой можно по-всякому помыкать, и при этом очень обходителен и аккуратен… Но я его вряд ли интересую больше, чем друг. А я… я ощущаю к нему что-то большее, чем просто…
Скофилд смотрит в одну неопределенную точку перед собой, зная, что Анну сейчас вообще не волнует, понимает он русский язык или нет. Но Уилл старается быть хорошим слушателем, если не собеседником. Щурится, ловя мимику и интонации.
«Линд» — и на лице раздражение, злость, негодование.
«Том» — и Анна отводит взгляд, говорит с едва заметным придыханием, печалью.
Капрал растягивает губы: он понял основную мысль.
— Почему ты так думаешь? — спрашивает он, проговаривая каждое слово; кажется, это довольно простая фраза, девушка может понять.
— Видела кое-что не самое приятное, — Анна вздыхает, не желая рассказывать о случившемся ночью.
Абсолютно у всех солдат такой взгляд: как на допросе. Вот точно так же смотрит и Скофилд. Смотрит и молчит, выпытывая ответ.
— Томас сам расскажет, если посчитает нужным. Ты, наверное, ну… удивишься.
Уилл усмехается.
— Это же Томас. Меня ничего уже не удивит. Ты уже достаточно рассказала мне, чтобы что-то еще скрывать, — прищур добрый.

Джозеф долго тянул этот момент, но понимает: больше нельзя. Рано или поздно Томас всё равно узнает об этом. Лейтенант никнет, явно заставляя себя произносить то, что должен.
— Мамы… больше нет, Томас, — еле-еле из себя выдавливает.
На лице юноши все еще застывает улыбка, он один раз моргает и чуть опускает голову, смотря на брата искоса.
— Чего?
Ему не хочется повторять. Джозеф прищуривается, глаза щиплет.
— Мамы. Больше. Нет.
— Нет, — улыбка отдается болью в скулы, Томас медленно качает головой, — нет же, что ты такое говоришь… Джо… С ней же все в порядке, я уверен.
Стадия первая: шок и отрицание. Томас удивленно смотрит на слезы старшего брата, никак не хочет верить его словам.
— Ты меня… разыгрываешь. Скажи.
Джозеф молча кладет руку на плечо младшего.
— Ахаха, не-ет! — Томас быстро перехватывает руку брата и зажимает ладонь в своей, уже похолодевшей и влажной; сердце бешено колотится, из горла рвется смех, нарастающий с каждой секундой. — Прекрати! Это не смешно, дурак! — легонько толкает Джо в плечо, изучая его лицо. — Слышишь?
Скофилд и Анна оборачиваются в сторону братьев. Опять дурачатся. Только что-то настораживает — Уилл хмурится, Анна продолжает наблюдать.
— Я не шучу. Она погибла, похоронка недавно пришла.
— Дай мне ее, — быстро произносит Том, нервно сглатывает и протягивает ладонь.
Джозеф достаёт из кармана куртки, как из-под сердца. Томас хватает бумажку как что-то горячее. Это письмо от хорошей подруги семьи Блейк, но брат правильно назвал его похоронкой:
»…мне очень больно писать об этом, мальчики, но еще хуже было бы, если б я этого не сделала. Возвращайтесь живыми. Пожалуйста».
Перед глазами капрала встает то, что осталось от родного дома, как написано в письме: только уголь и развалины немецкого снаряда. Томас медленно подходит к брату еще ближе, смотря в его глаза полными отчаяния, неверия, ярости и боли. Стадия вторая: гнев.
— Почему… почему ты не переслал мне его раньше.? — Томас хрипит, сжимает гимнастерку в дрожащих руках. — Давно ты знаешь? ОТВЕЧАЙ! РАЗВЕ МЫ НЕ МОГЛИ НИЧЕГО СДЕЛАТЬ?
Сердце режет: нет, они ничего не смогли бы сделать. Слабость прокатывается по всему телу, капрал, все сильнее хватается за чужую одежду, его глаза наполняются слезами.
— Когда я узнал, было уже слишком поздно, — лейтенант почти не дышит. — Пришла неделю назад.
— Ч-щерт! — шипит Томас сдавленно и отталкивается от брата; он явно плохо себя контролирует сейчас.
Проходит несколько метров взад-вперед, всматриваясь в текст письма:
»…is dead.»
— Не-ет… я этого не видел, я не верю, — быстро проговаривает Томас, на лбу проступает испарина, — не может такого быть… нет… только не с ней, нет… — наконец, Томас от бессилья падает на колени, прижимая к себе письмо так, как будто зажимает свежую рану, сгибается в три погибели, и эхом по территории лагеря разносится протяжный крик.
Скофилд вздрагивает: он уже слышал этот вопль однажды — и тут же спешит к братьям. Анна, не понимая, что происходит, срывается вслед за сослуживцем. Она чувствует: случилось что-то поистине ужасное. И даже Николас, услышав громогласный крик капрала, тут же обращает на него внимание и направляется прочь из госпиталя, благо с пациентом он уже закончил.
Джо силой поднимает Томаса и молча прижимает того к себе. Капрал впивается в гимнастерку, уткнувшись головой в плечо брата. Боль слишком велика, чтобы держать в себе: крик слышат практически все, кто есть в лагере, но внимание обращают только единицы. Война есть война. Слезы потоками льются с щек Томаса, в одно мгновение обостряются все раны на теле, но больнее всего — в груди. Дышать становится тяжело, капрал не контролирует голос, единственное слово, которое срывается с губ: «мама».
Скофилд замедляет шаг и напряженно сжимает губы, как только Джо делает предупредительный жест в его сторону, мол, «лучше не трогать его сейчас». Анна поднимает голову к небу: «Упокой, Господи». На горизонте виднеется Линд. Анна тут же подбегает и останавливает доктора.
— Не подходите. Ему сейчас следует быть одному.
— А что, собственно, произошло?
— Его мама… — вздыхает девушка.
Линд вздыхает, вспоминая и свою вечно лучезарную матушку, которая, даже умирая, не изменяла привычной улыбке, ласково прижимая к себе малолетнего сына. «Война», — молвит Николас, но за словом этим на самом деле прячется искреннее сочувствие и понимание. Доктор когда-то сам был на месте Блейка.
— Возвращайтесь к раненым, — произносит Анна.
— Зови… — в ответ Линд кивает. — Я прекрасно понимаю, что такое потерять мать.
Анна кивает. Сама она, помнится, смерть мамы перенесла с лёгкостью. Папа сказал: «Мамочка отошла ко Господу, и ей теперь всегда будет хорошо». И Гладышева лишь с годами поняла, что за этой фразой отец Николай старательно скрыл горечь утраты.
Блейк ничего не слышит, кроме трескающегося и расходящегося по швам сердца; ничего не видит, кроме стоящей перед глазами страшной картины дома, в котором они с Джо выросли; он не слышит собственного леденящего кровь крика, от которого во рту уже появляется металлический привкус. Скофилд никуда не уходит, он и сам чувствует скорбь друга, сидит в нескольких метрах рядом на траве: он не увлекается собственными воспоминаниями или страхами за свою семью, он полностью погружен в чужие страдания. Для него это важно: еще будучи священником, юный Томас практически стал частью семьи Скофилд. Уилл преданный — теперь он ставит его в приоритет даже над собой.
Анна садится и опускает лицо. Думает. Больно слышать крики Томаса, но сейчас Анна не может ничего сделать. Подойти боится, страшно сделать хуже. Лишь шепчет в колени заупокойную литию. «Вечная память» произносится шепотом, с придыханием. Анна точно вбирает в себя скорбь капрала, пальцами вцепляется в штанины. «Вее…чна…я пааа…ааа…мять» — не хочет, чтобы кто-то слышал.
Что остаётся Джозефу? Лишь прижать брата крепче, утешающе огладить его по спине.
Теперь братья Блейк — сироты, одни из многих на войне. Томас поднимает заплаканные глаза и сжимает в пальцах форму.
— Т-только ты… не умирай, пожалуйста... ладно? — он качает головой, умоляя, и снова всхлипывает от своих же слов. — Пообещай.
Джозеф кусает губы, как накатывает волна слез, и еле как поднимает руку к виску. Мелко кивает: обещание дано.

Вот уже союзников принимает лес в свои густые, тенистые объятия. Звуки боевых действий и голоса солдат позади стихают и вскоре исчезают совсем. Стрелка на часах минула первый круг — и капралы, идущие впереди плечом к плечу, потихоньку начали сбавлять скорость. Блейк игнорирует железную слабость, оттягивающую все тело к земле, как только на его плечи ложится рука Скофилда.
— Наверное, я только сейчас понял, зачем ты уходил в такие места… — Уилл поднимает лицо к небу, просвечивающему сквозь ветвистые кроны, и глубоко вбирает прохладный кисловато-приятный лесной воздух.
— Не говори обо мне в прошедшем времени, — Блейк не улыбается; все-таки утрата его душит.
Скофилд молчит несколько секунд, чуть-чуть сникая, но скоро снова начинает говорить, чтобы хоть чем-то отвлечь друга, облегчить его состояние.
— Слушай, а ведь…
Договорить не успевает, Блейк резко от чего-то отскакивает, выскользнув из-под руки Уилла, и таращится на землю.
— А-ай-а!
Томас аккуратно присаживается на колено. Перед ним в траве пыхтит свернувшийся клубочком ежик. Нет, капрал на него не нарвался: почувствовал носком движение и испугался. Наконец, бледное солдатское лицо озаряется удивленной улыбкой.
— Смотрите-ка, живой… — полушепотом произносит Блейк, бережно дотрагиваясь до иголочек плавными движениями так, чтобы не уколоться.
Анна тоже резко останавливается и, обходя солдата кругом, расплывается в улыбке. Как давно она не обращала внимание на животных. А тут ёжик, такой маленький, фыр-фырчащий. Линд картинно закатывает глаза. В ходе закатывания вдруг замечает куст с ягодами и с любопытством подходит к нему.
— Волчья ягода, — чертыхается. — Её еще много попадёт на пути. Но есть нельзя.
— А что тогда? — не спуская глаз с ежа, спрашивает Анка.
— Отравление. Жар и все вытекающие. О, — Линд наклоняется и срывает гриб. — Поганка. Тоже, даже умирая от голода, лучше не есть. Расстройство желудка обеспечено… Иногда с галлюцинациями, — с этими словами Николас выкидывает гриб в сторону.
Скофилд облокачивается на дерево, найдя минутку, чтобы покурить. Усмехается спутникам: один хвалится способностью различать сорта вишни, другой — вредные лесные плоды. Уиллу остается похвалиться умением оставаться адекватным в любой ситуации. Но Уилл скромный, стоит курит.
Блейк осторожно берет ёжика: даже в небольшую ладонь юноши он помещается. Лесной хищник шипит. Конечно, не доверяет. Вдоволь уже натерпелся страху от постоянного грохота вокруг, еще и минуты покоя нарушают.
— Ну, тихо, — Томас разговаривает с ежонком. — Мы пришли с миром.
Николас снова наклоняется, беря в руки жирную волосатую гусеницу.
— Фу! — возмущается Анка.
— На, накормите его. Ежи — хищники, — червя Анке протягивает.
— Уберите это от меня!
Николас пожимает плечами и тянет руку Блейку. Капрал спокойно берет двумя пальцами гусеницу и подносит к колючему комочку, где, предполагает, мордочка.
— Голова с другой стороны, — усмехаясь, замечает Скофилд.
Томас перекладывает ежа в другую ладонь и повторяет действие. Учуяв гусеницу, зверек фырчит и расклубочивается, открывая крохотные лапки и белое пузико, и через пару секунд уже чавкает насекомым. Блейк смотрит как завороженный, тихонько улыбаясь.
— Кажется, у меня проснулся материнский инстинкт, — смеется сам себе.
— Я, конечно, не ёжик, но я бы тоже чего-нибудь поел, — задумчиво говорит Скофилд и тут же замечает застывшую руку Линда с очередной гусеницей. — Мхм… кажется, нам положили что-то в дорогу, — и суется в вещмешок.
— Побереги, — поднимает голову Блейк и оглядывает несколько точек вокруг: вон подосиновики, вон жёлуди, вон кедровые, вон брусника, на худой конец ворона, — мы же в лесу.
— Есть ворону? — Анка вскидывает брови. — А мы не умрем тут от чумы какой-нибудь, а?
— Птицы, вопреки предрассудкам, заразу не переносят. Это не крысы, — отвечает Николас. — А Блейк прав. Еды здесь можно найти достаточно. Главное, не набрать ложных и ядовитых грибов и ягод.
— Ну, это нам не грозит, у нас есть Вы.
— Наткнётесь — с того света вытаскивать не буду так и знайте!
— Да я не об этом! Вы будете нашим проводником в сборе даров леса.
— Почему я?
— Болтаете много, потому что!
— Так, Гладышева!
В ответ — громкий смех.
Пока двое сражаются в словесной дуэли на французском, солдаты переглядываются в немом недоумении. Скофилд затягивается.
— Что, и ежа запечь сможем?
— Нет, — встряхивает головой Блейк, добро смотря на чавкающий комочек: он готов поклясться, что и сам готов эту гусеницу умять, — я уже ему имя дал. Ро-обби-и!
Уилл смеется. Он не скрывает, что ему иногда нравится потакать детским повадкам друга: это здорово помогает заглушить боль и тоску по дому. Кажется, вот — дом здесь, с его привычной солнечной атмосферой: смехом, улыбками, теплыми словами и бодрящими прикосновениями.
— Друзья, — наконец, Линд переходит на английский.
Анна, поняв заветное слово, удивляется: не ослышалась? Ни солдаты, ни бойцы, друзья.
— Так как провиант мы решили поберечь, будем собирать грибы и ягоды. Прошу вас слушать меня, от этого зависит, не проведете ли вы остаток дня во-о-он в тех кустах с пищевым отравлением.
Слышится шурх, и в те самые кусты убегает Анка.
— Гладышева, ты чего?
— I am OK! Please, don't come!
— Кажется, она уже, — Николас закатывает глаза.
Проходит какое-то время. За это время были слышны шорохи и звуки надломанных веток. На дереве раздаётся «ку-ку». И буквально через пару секунд из кустов вылетает… Стрела! Кукование прекращается, и перед Скофилдом падает поражённая деревянной стрелой кукушка.
— Если дать мне время, чтобы прицелиться, и не мешать, смогу поймать обед, — говорит Анка на русском.
В руке она сжимает самодельный лук. Понадобилось немного волос, чтобы сделать верёвку. Пара взглядов застывают на пронзенной птице, только взгляд Блейка, в котором абсолютно не угадывается ни капли удивления, быстро обращается к Анне. Взгляд, полный одобрения, уважения и облегчения: наконец-то, Анна смелеет, проявляет себя все больше. Томас решает еще кое-что проверить.
— Кажется, у теб’я пост? — вскидывает одну бровь, улыбаясь: солдату любопытно, как же девушка расставит свою позицию в связи с войной.
Скофилд не задерживается на месте долго. Докурив, он снимает с себя все лишнее и идет к месту добычи. Надо бы ее ощипать для костра. По пути Уилл засучивает рукава. «Какое число сегодня?!» — мелькает в голове девушки. Она в ужасе прикрывает лицо руками.
— Н-нет. Он был… пять дней назад. Господи, я пропустила Пасху! Ныне конец Светлой седмицы!
— Христос воскрес, — улыбается Томас совершенно без укора и приподнимает на ладонях ёжика, — вот Он!
Окруженный дымом, огнем и кровью, в самом центре человеческого ужаса, Блейк уверен, что свою Пасху не пропустил. Славный Мессия сопровождает его, как и каждого солдата, в солнечном луче, в шепоте листвы, в холодной дождевой капле, в каждом живом существе, так трогательно согревающем сердце. Томас закрывает глаза и поднимает лицо, ловя прохладу утра без пальбы.
— Завтра воскресенье, — задумчиво, как будто самому себе, говорит Томас и, вздыхая, кончиком пальца касается лапки зверька, точно дает «пять».
— А Томас Пасху справил! — услышав знакомое созвучное слово, добавляет Скофилд и посмеивается. — Почти весь полк разбудил, даже дежурить отправили.
— А оставшуюся часть полка разбудил я, — вскидывает брови Николас. — Рассказывал?
Томас с любопытством прищуривается.
— Это была самая отвратительная ночь в моей жизни…

      Все знают, что первый зануда полка — еще и обладатель самого громкого голоса. И именно в ту ночь Линд пару часов промучился от бессонницы. Настроение сквернейшее. Доктор проворочался еще какое-то время, пока не услышал голоса. Громкие, черт подери, голоса, которые пели григорианские мотивы. Нервы на пределе… Ну и раздалось звучное «ЗАТКНИТЕСЬ!», от которого по пещере едва не пошла трещина. Разбуженные Линдом долго себя ждать не заставили. Пара офицеров в ту ночь не поленилась зайти к Николасу и привязать его к стулу, заткнув рот тряпкой. Об этой истории до сегодняшнего дня не знал никто, кроме тех самых офицеров и капрала, который по утру обнаружил Линда в таком виде.
— Я так и не уснул в ту ночь, — заканчивает Линд, усмехаясь.

Блейк тихонько посмеивается. Да, конечно, он хорошо помнит ту ночь, правда, под утро он и сам ушел спать, а доктора в любопытном положении обнаружил другой солдат. Томас живо представляет перед глазами картинку связанного, крайне возмущенного Линда и вздрагивает от плечами от смеха. Капрал бы и сам с удовольствием это сделал.
— Если бы не Ваш крик, Скоф так и уснул бы и угодил в костер, — капрал подмигивает другу.
Скофилд беззлобно дразнится.
— Ну, хоть кому-то это было полезно, — усмехается Николас. — Даже связанный жизни спасаю, каков молодец.
Очередь хохотать доходит до Анны. Доктор в течение рассказа дублировал отрывки истории и на французском. Как и сейчас — повторил шутку для девушки.
— Сами себя не похвалите — никто не похвалит!
— Еще как похвалит! — кричит Линд в сторону.
Из кустов вылетают испуганные птицы. Стрела летит мимо.
— Доктор! — возмущенно кричит Анна. — Вы всю еду распугали!
Капралы синхронно хихикают. Скофилд занимается птицей: вытягивает из тельца стрелу, и руками, уже по локоть в крови, выдергивает перья. Блейк практически не обращает на него внимания: тихонько отпускает ёжика, а вместе с ним и лишние тяжелые вещи. Осматривается. Безопасно. Капрал прислоняется к дереву, что около кустов, где Анна, и молчаливо прищуривается, наблюдая за ее действиями.
— Думаешь, кому-то так хочется есть птиц? — возмущается Линд. — Зря стараешься.
Анна забирает стрелу у Скофилда и вновь прицеливается. Куда-то наверх.
— Гладышева, оставь, это бр…
Но стрела уже взлетает, отскочив от тетивы. Наземь падает скворец. Его снимает уже Анна.
— Бред, говорите? — хохочет.
— Ну, вот кто будет это е…
Едва закатывает глаза, ответ не заставляет себя ждать. Привычка разевать рот ни к чему хорошему не приводит. Линд теряет равновесие и звучно падает, чувствуя во рту пушистый предмет: дохлая птица, кинутая Анной, прилетела в яблочко.
— Приятного аппетита, док!
Скофилд тактично отворачивается, закрывая лицо рукой и содрогаясь от смеха. Уилл почти беззвучен, в отличие от Блейка. Хохот от души младшего капрала заставляет выступить румянец. Томас стирает слезы в уголках глаз, не отрывая взгляда от потрясенного Линда.
Анна тоже разражается.
— Простите, я хотела в лицо, а получилось…
Линд вытаскивает птицу изо рта, пепеля Анну недовольным взглядом. Отплёвывает перо.
— Гадость какая!
— Зато сво…
И птица прилетает уже в девушку. Врезаясь в грудь, падает. Гладышева едва успевает её поймать.
— Вот ещё, — протягивает Уиллу. — Будь осторожен, она побывала во рту Линда. Вдруг он переносит нудную заразу? — говорит на ломаном английском.
— Договоришься сейчас! — слышится голос Линда.
Только Уилл не спешит ее готовить к жарке. Перебрасывает Блейку: «Эй, ты!» — тот ловит. И через секунду на опушке разворачивается чуть не импровизированный баскетбольный матч.
— Я открыт! Пас! — скачет Скофилд с поднятыми кровавыми руками.
Томас запускает снаряд в полет — тот просвистывает точно над головой доктора и снова попадает прямиком в руки напарника.
— Эй! А ну-ка! — и Гладышева выхватывает птицу. — Доктор!
Линд оборачивается. Ну, вот только не это.
— Ай! Нападают, — пищит девушка, убегая от Уилла. — Ловите!
И Линду приходится ловить птицу. Поймав, просто поднимает над собой.
— Да, давайте, дотянитесь сначала, — насмехается.
Блейк буравит взглядом доктора. Вероятность того, что он бросит птицу, очень мала, но юный капрал наблюдает с азартом.
— Гладышева! — неожиданно Линд отскакивает. — Открывайся!
— Пасуйте!
Николас кидает. Блейк удивленно вдыхает, сопровождая снаряд взглядом. Анна подпрыгивает, ловя скворца на лету. Приземляется, глядя на Блейка. Дразнит его рукой с окровавленным тельцем. Глаза юноши зажигаются как у кота в момент охоты.
— Вот как! — на выдохе усмехается капрал и приближается, протягивая руки.
Томас явно намерен поиграть. Не все же от пуль бегать.
— Гладышева, берегись! — Линд игриво наблюдает за Блейком.
Анка пускается в бег.
— Не догонишь! — посмеивается, прячась за стволом дерева.
Капрал вновь чувствует себя мальчишкой, лишенным всяких забот, кроме одной: догнать эту милую хохотушку. Томас специально поддаётся, только чтобы мгновение длилось подольше, смеется и бросается забавными комментариями. Заглядывает за дерево, где скрывается девушка.
— Не спрячешься от меня! — восклицает Блейк, оказываясь неожиданно близко к лицу Анны.
— А вот и спрячусь! — хихикает девушка, вприпрыжку убегая в сторону. — Не догонишь!
Девушка убегает, скрываясь в кустах: «Пусть сначала найдет!».
Томас весело цыкает. Конечно, он видел, куда бежит девушка, но тут же включает дурачка. Медленно проходится между стволов, петляет вокруг кустов, напевая старую «London bridge is falling down» и пританцовывая самому себе. В одном из кустов капрал слышит хихик и бросается туда, резко раздвигая ветки.
— Вот и нашел!
Раздаётся визг.
— Ну, молодец, обед заслужил! — протягивает птицу с заливистым хохотом.
Томас пожимает плечами и игриво приподнимает бровь, мол, чего и требовалось доказать. Но внезапно его взгляд скользит мимо девушки, капрал замирает, как прислушиваясь к чему-то. Спутники разговаривают, но тут же замолкают, когда Блейк делает жест по воздуху.
В тишине леса четко доносится детский плач.
— Ребенок? — в недоумении произносит Блейк. — Откуда?
Анна невольно ретируется, прислушиваясь.
— С той стороны, — указывает на север. — Должно быть… Пленные какие-нибудь сбежали, или засада… Да нет, не может быть.
Анна плохо скрывает помесь отвращения и сожаления, ведь есть, о чём сожалеть…

— Я не хотю мелкого, — плачет девочка, прижимаясь к юноше. — Родители тогда обо мне забудут.
— Не забудут, Анют, не забудут!
Девочка лет пяти вешается на шею к брату.
— Не хотю!
Через неделю её мечта сбудется: мать родит мёртвенького.
А ещё через полтора года — отойдет в мир иной с нерожденным младенцем.

— Я не могу уже этого слышать, — с тяжестью произносит Анна.
Сейчас, спустя 9 лет, девушка чувствует на себе часть вины в смерти матери, ведь именно она молила Бога, чтобы Он оставил её младшей.
— Пойдем туда!
Солдаты кивают друг другу, надевают вещмешки и берут в руки оружие. Вдруг понадобится сражаться или бежать? Блейк задерживает на минуту взгляд на обеспокоенной Анне, смеряет сверху-вниз и обратно — и отправляется на звук.
Скофилд двигается по следам. Детский плач леденит кровь, пробирает практически до мурашек молодого отца. Перед глазами встают родные лица, плачущие девочки, читающие похоронку по Уиллу. Капрал тяжело выдыхает и встряхивает головой. Нет! Этого не будет. Скофилд решительно выступает вперед.
Вскоре из зарослей показывается полусгоревшая покосившаяся сторожка.
— Это здесь.? — шепотом говорит Блейк.
Все по одному аккуратно заходят в дом.
Крошево из стекла и дерева хрустит под сапогами. Плач эхом отталкивается от стен и мечется, как ветер, завывает в проемах и щелях, застревает в паутинах по углам. Откуда-то снизу льется неровный оранжевый свет. Уиллу особенно жутко: в прошлый раз лестница вела его на смерть. Ступеньки скрипят, грозят проломиться, идут вниз. Плач доносится из подвала. Скофилд медленно оборачивается к Блейку: тот покрылся мурашками, нервно сглатывает, но шагает, деваться некуда.
Блики огня. Импровизированный камин, собранный из кирпича. Дым выходит в щели. Сухой, согретый, но пыльный воздух. Маленькая кроватка стоит в углу, куда не достает свет. Плач оттуда. Уилл напрягает зрение, останавливаясь. Вот к кроватке подбегает худенькая фигурка женщины, что-то лепечущая на французском, подхватывает на руки младенца и начинает убаюкивать.
Половица предательски трещит.
Женщина резко оборачивается и вздрагивает, увидев фигуры солдат. Бледнеет, прижимая к себе ребенка, и пятится назад.
— Ah! pas touche.! Il n'y a rien pour vous ici… — торопливо шепчет она. — Partez,. s'il vous plaît…
Уилл ни слова не понимает, но медленно протягивает ладонь.
— Англия, — мягко говорит он, — свои. Спокойно…
Анна и Николас спускаются вслед за капралами. Чем дальше, тем больше Анне хочется развернуться и уйти, да некуда. Сзади подпирает Линд. Гладышева уже не может слышать этот плач, он ее одновременно пугает, раздражает и шокирует. С одной стороны хочется помочь, с другой — страшно внезапно стать мамашей. Но благо виднеется силуэт. Худенькая женщина, и говорит внятно… Капралы пугают ее своим появлением, но вдруг из тени появляется Анна.
— Все хорошо, — на французском говорит девушка. — Мы не причиним Вам зла.
Блейк решает не вмешиваться, опускает винтовку, его взгляд становится спокойно-усталым, оба капрала спускаются с лестницы. Француженка, увидев Анну и услышав родную речь, начинает меньше нервничать. Ребенок на ее руках успокаивается, хоть и продолжает иногда хныкать.
— Вы… откуда вы? — единственное, что приходит в голову женщине.
В свете огня проступают черты: кажется, она слишком молода для уже такого большенького ребенка. У капралов смягчается внимание, Блейк пошатывается, ухватываясь за руку Скофилда. Француженка вздрагивает и указывает взглядом на старое кресло возле огня.
— Вы можете сесть, п-присаживайтесь, — говорит она на французском, но Том понимает её жест и медленно проходит к креслу.
Уилл остается на месте. Ребенок с любопытством тянет к нему ручки.
— Мы из английского полка, что расположился неподалёку, — Линд не грузит женщину замысловатыми названиями. — А Вы здесь откуда?
— Я пошла за… своим молодым человеком, — теряется она, указывая движением головы куда-то назад и снижая голос до полушепота. — Его убили. И я бежала… сюда.
Крохотная девочка на ее руках ухватывает Уилла за пальцы, восторженно сопит и что-то гулит на своем детском языке.
— Вы ей нравитесь, — улыбается француженка.
— Как ее имя? — интересуется завороженный Скофилд, присматриваясь к чертам личика, будто бы узнавая в нем своих дочек.
— Я не знаю… — отвечает женщина на французском, заметно грустнеет.
— Кто ее мать.? — хмурится капрал.
— Я не знаю… — с придыханием снова произносит француженка и прикусывает губы.
Ребенок немного погодя снова начинает хныкать.
— Она просит есть, — в голосе угадывается волнение.
Уилл тут же спохватывается и лезет в вещмешок.
— Молоко, — торопливо говорит он на английском, ища, — в полку мне дали молоко.
Блейк, тем временем сидящий в кресле, откидывается назад и прикрывает глаза. Не реагирует на происходящее. Детский голосок обдает больным теплом сердце. Всё ему напоминает маму. Старые пружинки издают скрип — француженка на мгновение смотрит в сторону Блейка и отводит взгляд так же быстро, на сей раз на Анну. Смотрит с каким-то доверием и удивлением: перед ней не девочка-подросток, который непонятно как оказалась на войне, а солдатка. Форма здорово меняет первое впечатление. Француженка словно хочет попросить о помощи, но и одновременно — чтобы ее оставили. А чем они смогут ей помочь? Тащить с собой — точно последнее дело.
Скофилд полностью погружен заботой о ребенке. Иногда бросает взгляды на спутников, мол: «я еще и французский должен изучить? участвуйте в ситуации». Уилл вынимает из рюкзака флягу, открывает и подает женщине. Та слегка наклоняется и, почувствовав запах молока, вскидывает брови.
— Спасибо! — восклицает она на французском и берет флягу.
Малышка сияющими черными глазами смотрит на Уилла. Капрал растерян.
— Э-эй… приве-ет… — ласково говорит он.
Девочка гулит, слегка посмеивается.
— Ей нравится Ваш голос, — замечает француженка. — Говорите. Продолжайте говорить.!
Скофилд с вопросом в глазах обращается к Линду: переведите.
— Она говорит, что младенцу нравится Ваш голос, — переводит Николас.
Легонько подталкивает Анну, но та не реагирует. Стоит, коршуном смотрит на женщину. Меньше всего ей хочется находиться в такой компании.
— Мы можем чем-то помочь? — спрашивает Линд у француженки.
Скофилд слегка растерянно улыбается и снова обращает взгляд к ребенку. Девочка зевает.
Француженка же на вопрос неловко пожимает плечами.
— Сюда уже приходили солдаты… Обещали вернуться и передать нас, — она смотрит в сторону кудрявого затылка Блейка. — Сначала я подумала, что вы и есть. Так похожи…
Томас не реагирует внешне, не понимая языка. Лицо Блейка расслаблено. Его состояние со стороны кажется то ли сонным, то ли молитвенным. В огне трещит дерево, сухое приятное тепло обдает капрала. Как же ему напоминает все о родном доме. Томас не хочет снова плакать. Сжимает губы, сглатывает. Сосредотачивается на французской речи.
— В таком случае, мы оставим вам немного еды, чтобы вы смогли продержаться до появления солдат.
— Спасибо, — она снова обращается к Линду.
Девочка изучает солдата перед собой, хихикает, словно бы кого-то узнает в нем. Уилл вспоминает старую балладу и начинает рассказывать малышке, ловя каждую ужимку.
— «В решете они в море ушли, в решете,
В решете по седым волнам», — Уилл растягивает каждое слово. —
«С берегов им кричали: — Вернитесь, друзья! —
Но вперед они мчались — в чужие края —
В решете по крутым волнам…»
Малышка практически засыпает, но внезапно делает сосредоточенное личико, тянет ручку и дотрагивается до носа Скофилда. С детских губ звучит то, что он менее всего ожидал.
— Па-па-а.!
Сердце Уилла обливается кровью. Он закрывает глаза, на мгновение замерев на месте, точно потерял способность двигаться. Француженка потрясенно вздыхает, не зная, как ей реагировать: в ее глазах и радость, и страх, и слезы.
— Заговорила!
Блейка внутри дергает. Он открывает глаза и привстает с кресла. Николас немного пятится назад, когда слышит детский голосок: теряется. Улыбается по-доброму. Одна лишь Анка остаётся на месте и не меняет выражения лица. Детский лепет до сих пор мучает её в кошмарах. А теперь это — кошмар наяву. «Это не моя вина, — мысленно успокаивает себя девушка, — не моя!»
— Я на воздух, тут жарко, — тихо произносит по-французски, чтобы не отвлекать капралов, и поднимается по лестнице.
— Сама дойдёшь? — Линд тут же оборачивается. — Не упадёшь в обморок?
В ответ Анна качает головой. Николас вновь оборачивается, одаривая присутствующих улыбкой. Ему даже на мгновение становится жаль, что он так и не стал отцом. Хотя…
— Будьте тут…
Линд поднимается следом за девушкой, щурится с непривычки. Анна сидит у входа в сторожку, смотрит куда-то вперёд.
— Ты как? — Николас присаживается рядом, берет девушку за руку, проверяя пульс.
Но та, вдруг, вырывается.
— Я в порядке, — холодно, не глядя на доктора, произносит. — Оставьте меня.
— Гладышева, что происходит? — упрямство Линда берёт своё. — Ты сама не своя.
— При всём уважении, док, это слишком личное. Я не готова это раскрыть. По крайней мере, сейчас. Возвращайтесь обратно. Мне нужно побыть одной.
— Если я могу чем-то по…
— Сейчас Вы можете помочь только своим отсутствием! — Анна повышает голос. — Уходите.
Линду ничего не остаётся, кроме как махнуть рукой и вернуться обратно. Доктор хмур, спустившись, стоит у лестницы, где не видно, дабы не смутить француженку сменившимся лицом.
Скофилд не радостен. Смотрит на девочку со слезами на глазах, быстро отводит внимание, но снова возвращается, заставляя себя улыбнуться. Вымученная искорка тепла оказывается поймана Блейком. Капрал смеряет всех оценивающим взглядом.
— Тогда нам нельзя задерживаться, — говорит он негромко, но уверенно.
Женщина понимающе быстро кивает, укачивая малышку, хотя не разбирает ни слова. Читает по лицу. Уилл реагирует. На небольшом столике остается несколько банок с едой, француженка благодарит удивленно:
— Спасибо! Спасибо вам!
Тем временем, Томас, понаблюдав за тем, как выбежала Анна и как вернулся погасший Линд, неспеша поднимается на выход. Сердце его спокойно, медлительно, устало.
Томас появляется на крыльце и закуривает. Долго молчит.
— Я не намерен набрасываться на теб’я с допросом, — мягко выдыхает, — сам зна’ю, что не хочешь… Я просто побуду здесь, ладно?
Блейк присаживается на ступеньки и опускает полупустой взгляд. Переменчив как небо. Да, он знает, что девушка чувствует себя неважно. Но и он сам не совсем в норме, чтобы петь псалмы утешения. Молчание согревает лучше всяких слов. Как-то неосознанно Томас протягивает руку с сигаретой, как бы предлагая Анне. Та отказывается.
Наружу снова выходит Линд, фырчит от света.
— Брысь! — командует. — Расселись, не пройти!
Гладышева встаёт, пропуская долговязого доктора.
— Линд в режиме задницы. Как обычно, в общем, — произносит по-русски, снова садясь.
Томас не сдерживает ухмылку, ошибочно вдохнув от накатившего смеха и тут же закашлявшись дымом. По лопаткам хлопает чужая ладонь, Блейк вздрагивает, оборачивается: не чужая, это вернувшийся из подвала Скофилд. Ободряет друга чуть заметной улыбкой, а сам щурит порозовевшие, заплаканные глаза. Томас в знак поддержки отдает сигарету Уиллу и кивает, мол, пошли.

Как только Анна уходит, воцаряется тишина. Блейк загадочно молчит, заканчивая, наконец, одеваться: затягивает ремень, тихо шипит от боли. Скофилд, на минуту задерживая сверлящий взгляд на докторе, тоже встает и со словами «присмотрю за ней» выходит из пещеры, забирая с собой винтовку. Он видел, куда пошла Анна, и сам отправился в противоположную сторону. Спустя несколько секунд уже слышатся выстрелы в небо.
Блейк остается наедине с Линдом. Опирается на стену, обхватывая себя руками и смотрит на огонь из-под ресниц. Капрал чувствует себя слишком вымотанным, чтобы снова ершиться на кого-то.
— Она любит розы, васильки и пионы, — прерывает тишину Линд. — Это чтобы ты с цветами в подарок не ошибся. А тюльпаны не любит.
Томас молча приподнимает взгляд на Линда: это и служит немым ответом: заткнитесь, пожалуйста. Капрал не хочет разговаривать с тем, кого считает своим соперником. И для него он даже хуже немца: немца он хотя бы может запросто убрать с дороги одним выстрелом. А Линд в этом случае неприкосновенный. Блейк переводит взгляд в сторону, где виднеется кусочек неба: дождь принес с собой закат.
Анна приходит довольно быстро. Она бросает у костра связку подстреленных птиц.
— Ужин.
Немного мешкается, прежде чем выбрать, с кем сесть рядом. Николас понимает и едва заметно кивает на Тома.
— А Скоф где? — Анна вздыхает, усаживаясь рядом с парнем.
Скофилд появляется ровно в момент, когда его зовут. Он тоже не с пустыми руками. Только в его руке не птица. За уши он держит зайца, сам тяжело дышит, стирая пот со лба.
— Так даже за гансами не побегаешь… — говорит он и бросает винтовку и добычу возле костра.
В ответ слышится хихиканье Блейка. Он легонько хлопает Анну по плечу, как бы в знак похвалы. Но скоро безмятежный взгляд снова обретает беспокойство: костер-то гаснет. Все дерево в округе отсырело. Блейк ощупывает карманы. В его руке появляется похоронное письмо о матери, вслед за ним и фотография… И он предает их огню: костер вспыхивает с новой силой.
Анна с ужасом наблюдает за этой картиной: единственное, что осталось у Блейка от матери, превращается в пепел. Девушка качает головой, не веря своим глазам.
— Война, Гладышева, — слышится привычное напутствие Линда на французском. — Чтобы выжить, приходится жертвовать.
Голодное пламя набрасывается на бумагу, пожирая строчку за строчкой. «Он поступил бы так же, » — думает Блейк, вспоминая скорбную улыбку старшего брата. На незнакомую фразу капрал внимания не обращает, только поворачивает лицо к Анне на минуту, заметив ее встревоженность. Он все сказал этим взглядом. Туго сглатывает. Нелегко. Но надо.
Скофилд садится рядом с доктором и достает перочинник. Засучивает рукава и принимается разделывать пойманных.

      Проходит добрых полчаса, пока спутники разговаривают о том о сем. Линд помогает Скофилду, вооружившись скальпелем. В ходе разделки травит анекдоты про патологоанатомов, что еще ему, препарируя птиц, рассказывать. Томас чувствует, как накатывает сон. Молча кивнув всем, он встает и удаляется наружу. Скофилд понимает, куда отлучается друг, и провожает его сострадательным взглядом, чуть поводя плечами. Там, в сумерках, Томас садится на траву под деревом, сидит так несколько секунд, после чего встает на колени…
      Анна в своих мыслях. Поступок Блейка озадачил её. Она думает, а смогла бы так же? Рука невольно касается куртки, того места, сокрытого под ней, где прячется нательный крестик. Маленький, несменяемый с самого крещения. В голове сразу всплывают моменты из памяти, службы… Ничего уже не вернуть. Россия утопает в пучине порока и полного безбожия. В этом плане быть на войне даже лучше, чем там, в эпицентре революции и обесценивании веры. Здесь, умирая, остаются верными Богу.
— Куда это он? — спрашивает девушка, смотря капралу в спину.
Не видя реакции Скофилда, доктор ему переводит. Уилл выдыхает.
— Он каждый вечер так. Молится, — он замечает, что на этом вопросительный взгляд не сходит, видимо, обоих настораживало, когда они видели, как Блейк срывает кресты с немцев. — За всех, кого он убил здесь… — продолжает Уилл, делая паузы для перевода. — У него своё личное кладбище в кармане.

Томас осеняет себя крестным знамением. Молитва льется ровно, спокойно, пока он перебирает немецкие крестики. Вот — тот, кто убит за Анну. Вот — тот, кто убит Уиллом за самого Блейка. Вот — жетон того, кто убит за Линда… Томас сжимает зубы. Все они были совсем мальчишками.

Услышав это, крестным знамением осеняет себя уже Анна. Главное на войне — остаться человеком. И именно сейчас Блейк преображается в ее глазах.
— Надеюсь, и за нас кто-нибудь из них молится, — с какой-то туманной печалью заключает Скофилд.
Он вспоминает, как провожал в этот поход четверку лейтенант Лесли. Вот кто относится к смерти легко, наверное, потому что его болезненно красные глаза видели уже многое.

Блейк еле держит слезы, когда молитва доходит до имен брата и матери. Но не хватает стойкости, не хватает хладнокровия, в чем его упрекали старшие в самом начале службы. Сердце обливается кровью.
— Мария… — Томас поднимает лицо к небу, по щекам скатываются слезы. — Под Твою защиту прибегаем…

На прутьях жарится мясо. Скофилд молчит недолго. Его очень редко можно увидеть таким: с явно выраженным негодованием на лице. Он резко вонзает нож в землю.
— Хватит притворяться, что все хорошо, — его голос негромкий, но твердый, — ладно я, у меня есть семья, значит достаточно крепкие нервы, но вы специально его решили довести? — он говорит, как будто отчитывает детей, при этом не повышая голос. — Что это было в реке? — пронзительно смотрит на обоих.
— А тебе какое дело? — бурчит Линд. — Блейк сам дурак, что нервы треплет.
— Что он говорит? — спрашивает Анна. Линд переводит.
Видно, как девушка сгорает.
— Откуда я знала, что он не гей? И что это он так волнуется? Думает, что я дитя малое?!
— Ну…
— Заткнитесь, док, я не к Вам обращаюсь.
— Да ты и есть! Да вы оба! Зачем я вообще в это ввязался?
— Хороший вопрос! Отстаньте уже… оба.
Линд ругается по-французски и английски одновременно, попутно переводя и брань Гладышевой.
— В смысле?!
Девушка уходит в тень. Видно лишь силуэт неприличного жеста, обращенного к Николасу.
Скофилд втягивает скулы и выдыхает. Терпение заканчивается.
— Я не закончил, — скандалить и кричать Уилл не настроен. — Если вы хотели вызвать ревность, вы это сделали еще с самом начале. Дошли до того, что он искренне ненавидит Вас и боится тебя, — он по очереди смотрит на каждого. — Вам показалось мало, и вы решили поцеловать друг друга. Скажите спасибо, что он не увидел этого, — Уилл вздыхает. — Девушка, эмоции, понятное дело, но Вы, доктор. Чего добиваетесь?
— Чтобы показал себя, капрал. Даже если сломает мне нос. Можно всю жизнь бегать и молчать, ненавидя и боясь. И именно этим можно всё потерять.
Видно, как Линд никнет.
— Наконец, Вы ведете конструктивный разговор, — замечает Уилл, серьезно глядя на доктора: переход на личности совсем его не красит. — Наживать врага в лице Блейка я о-очень не рекомендую, поверьте, я знаю его как себя, может и лучше, — капрал прикрывает глаза, выдерживая паузу. — Насилие доказывает любовь? — он кивает, чтобы доктор перевел. — Анна, ты хочешь, чтобы за тебя кто-то пострадал? Он уже убил, чтобы просто тебя принести в полк… Не убегай. Тебя ведь это касается не меньше, чем доктора.
Скофилд мельком оборачивается и смотрит на уже сникшую к земле фигуру Блейк.
— Сам он никогда этого не скажет, семинария отшлифовала, где надо.

Все кресты, один за другим, уже отправились в карман. Кроме одного: такого простого и потертого. Крест лейтенанта остается обмотанным цепочкой вокруг ладони юноши. Что-то более сильное, чем сонливость, опускает на голову туман, отяжеляет веки. Ноющая боль от ранения становится тупой и холодной. Пространство плывет перед глазами. Томас не находит ничего лучше, чем добровольно прилечь, пока морок не помог бы ему. Он опирается руками о сырую землю и ложится на спину. Выдох слетает с дрожью. Все звуки пропадают из внимания, сливаются в единый гул. Проступает холодный пот. Томас еще смотрит потухшими глазами в звездное небо, пока идет молитва. Но с последним «amen» ресницы смыкаются. И Блейк проваливается в темноту.

Линд не переводит.
— Не приплетайте её. Она — молодая дурочка. В конце концов, чего сейчас добиваетесь Вы? Чтобы Гладышева чувствовала себя виноватой? — Линд тоже выдерживает паузу. — Томас мне не враг и никогда им не будет. Я ни на что не претендую. Она мне, — кивок на Анну, и голос Линда становится тише. — Лишь дочь. И не более. Юное дарование, оставшееся без кровной родни.
Николас глядит на спящего Томаса.
— Тогда имейте достоинство не вестись у нее на поводу, угу? — капрал медленно кивает, внимательно наблюдая за доктором.
— Признаться честно, надоела она мне со своими воздыханиями о нем, Уилл, — на лице Николаса появляется легкая ухмылка.
Пусть Уилл и не намного старше Блейка и иногда позволяет себе дурачества, все же сейчас перед Линдом он не мальчишка. Скофилд хмыкает и снимает с костра один из прутьев.
— Поверьте, когда мы вместе были в тылу, мне приходилось выслушивать этого от радисток гораздо больше, — усмехается в ответ. — Я уверен, что скоро это закончится именно так, как Вы планируете.
— И мы можем им в этом помочь, — Линд заговорщицки подмигивает. — Хоть с кем-то здесь можно поговорить, как со взрослым и серьёзным человеком.
Доктор замечает, что и Гладышева провалилась в сон.
— Приятного аппетита, капрал Скофилд, — и Николас тоже снимает прут. — Посмотрим, какова на вкус сорока.
Скофилд отвечает на пожелание взаимностью и впивается зубами в горячее мясо. Параллельно думает о паре: нужно и им оставить по куску, они же не воздухом питаются.
— А чем еще на войне заниматься… — через некоторое время говорит он, посмеиваясь. — Ваши предложения?
— Ну, а когда всё самое сокровенное вылетает наружу, Уилл? Когда мы злы, — Николас откусывает и прожёвывает. — М-м-м, хороша… Так вот, надо разозлить. Только не Блейка, — Линд прутом указывает в сторону девушки. — Гладышева. Комок нервов и гормонов. Способна разозлиться от любого криво сказанного слова. И ввиду юности она ополчится на весь мир. Тогда нашей задачей будет вовремя отойти.
— Предупрежден значит вооружен, — Уилл одобрительно кивает и откусывает еще.
Горячий сок скатывается в горло, согревая и тело, и душу.
— Все-то про всех знаете, мистер Шерлок Холмс, — улыбается капрал удивленно и хитро. — И почему Вы до сих пор не разведчик?
— Решил стать врачом еще когда мама умерла, — прожевывая, произносит Николас.
И, наконец, третий товарищ узнаёт тайну прошлого Линда.
— Решили, что не позволите больше никому умереть на Ваших руках? — вдруг говорит Скофилд задумчиво. — Просто… догадался.
В ответ — кивок.
— И я едва не нарушил обещание, — Николас кивает на Блейка.
— Война не считается ни с кем, — вздыхает Уилл. — Я удивлен, как мы все остались живы за столько времени, — он притупляет взор, вспоминая крепкую хватку, свою или кого-то из спутников, когда смерть уже дышала над ухом в чужом окопе, в бурном течении реки, с каждым раздавшимся выстрелом. — Мы обязаны друг другу.
— Вы правы, — солидарен Линд. — Каждый из нас здесь чем-то пожертвовал. Как семья. Хотя откуда мне об этом знать, — доктор снова подмигивает.
— Я знаю, доктор, — акцентирует Уилл и снова кивает. — Как семья, — лицо капрала смягчается, он улыбается тепло.
«Ну и в семье не без урода, конечно…» — проносится в мыслях.
Линд молча вгрызается в очередной кусок.
— М-м-м, Гладышева-то толковой в охоте оказалась. Так бы и не подумал.
Скофилд на мгновение смотрит в сторону спящей девушки и вскидывает брови.
— Стрелять научится — будет и в бою хороша, — останавливается. — Или Вы все-таки намерены взять ее в санчасть?
— Как она захочет. Но, в любом случае, придется за ней приглядывать всё равно. Не потому что она юна, у неё стержень есть. Потому что полк. Одни мужчины. В любом случае, Анна может совмещать, научиться и стрельбе и оказанию помощи. Но это уже, повторюсь, как решит она. Вы сами наверняка заметили, что она потихоньку оживает… Да и я тоже, — на лице Николаса застывает лучезарная улыбка. — До этого задания я не знал, что такое необходимость в тебе не только тогда, когда из тела сочится кровь.
— Да, Вы врач, — напоминает Уилл в ответ на последнее, выдерживает паузу, — но и простой человек. Как мы, — он тут же склоняет голову и смотрит чуть искоса с улыбкой, мол, не отрицайте, — как немцы, — здесь Скофилд останавливается, чтобы откусить кусочек, и продолжает рассказывать. — В том окопе я видел фотографию. Маленький снимок кто-то оставил на койке. Я понимаю, почему Блейк так ненавидит убивать их, хотя они считаются нам врагами… — он проглатывает мясо и выпрямляет затекшую спину.
— Все они люди, и у всех в миру есть кто-то важный. Понимаю.
— Кстати, Вы видели фотографию семьи Тома?.. там, у амбара. Вы потеряли семью, — он говорит это как можно мягче, — а заметили, кого на этой фотографии не хватает?
— Там нет отца, — Николас прищуривается, — Блейк говорил почему.
Скофилд помнит тот вечер, один из первых на передовой. Он прекрасно помнит выражение лица Блейка, когда…

Солдаты, в кругу у костра, рассказывают в своих семьях, купаются в тепле воспоминаний, и Уилл невзначай спрашивает:
» — У тебя нет отца?»

— Они просто забрали его! Человека, живого человека! — подросток не находит себе места в маленькой комнате, разбивает от злости и отчаяния костяшки об стенку.
— Томас, успокойся! — кричит испуганный старший брат.
— Сынок! Не нужно так убиваться, ну иди сюда, идем, — мама, тоже бледная и дрожащая, боится даже подойти к мальчику, протягивает руки.
— Ненавижу! Зачем, зачем?! — Томас в очередной раз заносит кулак, но Джозеф хватает его со спины и прижимает руки к телу.
— Тихо-тихо…
— Отпусти! Уйди! — голос срывается на плач, Томас пинается и хочет вырваться.
Мама подходит и кладет прохладные ладони на щеки младшего сына, вынуждая на себя посмотреть.
— Он мог навредить тебе, понимаешь? Сделать больно. Ты ведь не любишь, когда делают больно, да?
Голос женщины дрожит. Маленький Томас готов разреветься от ярости и бессилия. Он боязливо смотрит на руки матери, и вместо этого он снова кричит.
— Ты сняла кольцо! Это же папино кольцо, обручальное! — для малых лет он слишком много понимает.
Томас понимает, что, возможно, никогда больше не увидит папу. Для него этот страшный визит санитаров из психиатрического диспансера равноценен смерти.
— Извините, миссис Блейк, — в комнате показывается человек в синем комбинезоне, — могу я кое-что уточнить у Вас для документации?
— Да, конечно, — женщина нехотя удаляется, все время оборачиваясь на сыновей.
Томас оборачивается к брату лицом и падает к ногам, беспомощно зарываясь пальцами в кудри. Крик «папа!» слышат даже соседи, и новый пациент дергается за этот голос, но его быстро усмиряют.
— Сейчас мы с Вами вместе заполним форму, — холодно говорит санитар и макает ручку в чернила. — Его полное имя… Артур, верно?
— Да. Артур Блейк.

Капрал качает головой. Бледный. На лице отпечатывается пережиток детства, навсегда врезавшийся ножом в психику.
" — Я его никогда не знал. Врачи забрали его у меня.»

Скофилд смотрит на Линда с жалостью и каким-то странным пониманием, точно ему только что пришел долгожданный ответ.
— Я только что понял… почему он так Вас ненавидит.
Линд вскидывает брови в удивлении.
— А что он сказал Вам об отце? — для начала спрашивает он. — Я должен понимать…
— Только то, что никогда его не знал.
— Никогда не знал, — Скофилд снижает голос до полушепота и цитирует своего же друга несколько лет назад. — Его забрали в психиатрическую больницу, — он делает паузу, как будто вспоминает слова на своем же языке, — такие же врачи, как Вы. Ему сказали забыть об этом, вот он и ушел от мира в священники. Только тварь-война снова возвращает его сейчас в то время, понимаете, о чем я? Он не видит своего отца, он потерял мать, но рядом ходите Вы — образ тех людей, кто забрал у него близкого человека… Звучит как бред, но, — Уилл качает головой, не заканчивая.
Линд кивает в понимании, погружаясь в слова сослуживца.
— Вы, наверняка, часто думаете, почему он такой нервный, — прищуривается Уилл, делает паузу. — А я ведь тоже врач, и он должен ненавидеть меня еще сильнее, чем Вас. Потому что я выучился на психолога. Когда-нибудь я скажу ему… — Скофилд грустно усмехается и откусывает последний кусок.
— О, есть кому заняться Анной, — Линд нервно усмехается, а Уилл устало отводит взгляд. — Теперь понимаю…
Все встает на свои места. Блейк с самого начала крайне неприязненно относился к походам в санчасть и персоналу. И даже в тот день, когда он приволок Анну, все равно был холоден. Теперь Линд осознает, что за этим скрывается.
Скофилд медленно поводит плечами. Ночная прохлада дает о себе знать, да и самого молодого человека перетряхивает хорошенько от потрясения, ударившего в и так пострадавшую голову.
— Как давно Вы врач? Потому что даже я слышал это имя… — он произносит его так осторожно, как будто в каждом звуке скрывается если не тайное послание, то история разрушенной семьи. — Ар-тур Блейк.
— Довольно давно. Вот уже 12 лет, если не больше. Но я не слышал. Время было тяжелое, нас то и дело гоняли по практикам от трупа к трупу, а самым выдающимся студентам сразу показывали на живых.
Уилл смеется.
— Повезло. Что ж, на ночь рассказывать о нем я не буду, — и загадочно замолкает.
Линд берет подрясник Анны, который так и не убрал, разворачивает и накидывает на плечи капрала.
— Вы в порядке?
— С-спасибо, — вдыхает ночной воздух, — немного холодно… Завтра нам выдвигаться снова. Давайте на боковую, — предлагает Уилл и устраивается поудобнее, заворачиваясь в подрясник.

День вымотал его больше эмоционально. Утро началось с тревоги за исполнение приказа и жуткой скорби, продолжилось тоской по дому и плавно перетекло из гнева в болезненное смирение с окружающим безумием. Уилл подкладывает под голову вещмешок.

Поиски продолжаются, пока над лесом не встает полуденное солнце. Скофилда нигде нет. Нет даже намека. Томас бесперебойно курит. Каждая неудачная минута подстегивает юного капрала: «Теперь ты должен стать им для них». Как единственный вооружённый и имеющий боевой опыт человек. Блейк тушит папиросу и, шумно вдохнув, возвращается. Синие глаза полны решимости.
— За тобой была погоня? — торопливо спрашивает капрал, обратив на себя внимание немца.
Тот непонятливо морщится. Томас раздраженно вздыхает и повторяет громче, дублируя жестами.
— Тебя искали, я спрашиваю?
Ганс все еще молчит.
— Искать, — Томас изображает капитана корабля, приставляя ладонь ко лбу и смотря по сторонам.
— Я… бежал. Они кричать меня.
Блейк поворачивается к спутникам.
— Скофа могли взять, — тяжело выдыхает и переводит взгляд на доктора. — Узнайте, откуда он сбежал, — кивает на немца, а сам отходит в сторону, ощупывая пояс.
На этот раз в поиске не сигарет, а кобуры. В руках появляется револьвер.
— Анн, идем, что покажу, — зовет капрал, заряжая оружие холостым.
Та растерянно глядит на солдата и все-таки поддается. Николасу достаётся самое трудное: разговорить немца. «Вечно мне достаётся все самое сложное!» — мелькает в мыслях доктора. Немец паникует, повторяет «они кричали, бежал»
— Где кричали? — спокойно спрашивает Линд, садясь рядом. — Откуда ты сбежал?
Николас сразу понимает, что бежал немец либо из плена, либо из лечебницы, хотя откуда таковой здесь взяться? Линд пробует вспомнить: в лепете немца было что-то про врачей.
— Где находится место, откуда бежал?
Немец плохо реагирует на доктора. Поминутно стирает кровь с уголка рта и качает головой:
— N… in, — не понимает.
Николас вздыхает. Это сложнее, чем казалось. Замечает, как немец стирает кровь.
— Я помогу, — тихо произносит.
Достаёт маленькую тряпочку, смачивает её спиртом. Очень медленно протягивает руки к немцу.
— Всё хорошо.
Внезапный попутчик резко дёргается, едва Николас касается ранения, отползает назад, врезаясь спиной в дерево.
— Тихо, — успокаивающе произносит Николас. — Тихо.
Тряпочка вновь касается окровавленной губы.
— Вот, молодец, — улыбается Линд.
Теперь, когда с формальностями более менее покончено, можно переходить к делу.
— Тебя обижали?.. Я вижу, ты напуган. Где те, кто тебя обижали? — Линд пытается показать жестами и интонацией, чего добивается от немца.
Тот терпит жжение от спирта, тихо мыча что-то.
— Обиж-жали, — повторяет немец несколько раз, — о-би-жа-ли… — и кивает, обернувшись назад. — Там. Там в-фода, я… — и он снова качает головой, поджимая губы: не знает, как сказать на английском.

Томас остывает. Ощущение холодного металла в руках его усмиряет. И теперь капрал подбрасывает его, ловит за дуло и протягивает его Анне рукоятью.
— Навык у тебя есть, — задумчиво проговаривает Блейк. — Сама понимаешь, что стрелой форму не пробьешь… Становись, — солдат заходит за спину девушки и из-за плеча указывает ей на ворону, сидящую на ветке в десяти метрах. — Видишь?
Анна всегда хотела научиться стрелять «по-настоящему», и сейчас она одновременно ощущает испуг и полный восторг.
— Вижу.
Томас как бы обнимает Анну, беря ее за руки с оружием, правильно наставляя и помогая целиться. Она закрывает глаз. Солдат наставляет ее тихо, проговаривая над ухом нюансы управления с оружием. Раздаётся выстрел. Ворона не падает.
— Я зарядил холостым, смотрел, как ты целишься, — комментирует Томас и, взяв оружие, уже вставляет патрон. — А теперь…
— А мог бы и сразу, — Анна беззлобно усмехается.
Блейк принимает то же положение, крепко обхватывая ладонями женские руки. Анна ощущает на себе его тёплое дыхание и приятный запах брусники, до сих пор оставшийся после душа ягодами, устроенного Николасом. Девушка успевает уловить этот аромат и невольно улыбнуться.
— Долго не целься, собьется, — наблюдает секунды четыре и произносит. — Огонь.
Выстрел.

Немец меняется в лице, слыша выстрел, резко припадает к земле и скручивается в позу эмбриона, что-то быстро-быстро причитая на своем языке. Испугался. Плечи мелко дрожат от рвущегося нервного смеха.
Николас опускается над немцем, когда тот начинает биться в испуге. Аккуратно кладёт руку на дрожащее плечо.
— Всё хорошо. Это свои.

С десяти метров в ворону попасть реально, и Анна с этим справляется. Птица с криком падает на землю, волоча за собой крыло. Томас слегка ослабляет хватку, чтобы девушка могла свободно целиться в движущуюся мишень.
— Огонь… — медленно командует капрал и тяжело сглатывает, пытаясь сам все свое внимание направить на цель и на технику стрельбы, чем на белые тонкие руки, сжимающие револьвер.
Выстрел.
Пуля врезается в землю, поднимая небольшое облако пыли. Томас усмехается, медленно разводит руки в стороны, ладонями вверх, и шагает назад. Так девушке будет легче сконцентрироваться, не отвлекаясь на дыхание и ягодный шлейф.
— Попробу’ем так, — чуть склоняет голову набок, пряча взгляд. — У тебя один патрон, последний.
Немец хватается за руку доктора, когда Блейк смотрит в их сторону с недоумением.
— «Свои»?
Это легко проверить. Блейк изображает двумя пальцами маленькие усики, после чего показывает руками крест.
— Ульрих капут?
Немец отмахивается, как от комаров, заверещав:
— Kaput! Ka-p-put!
Томас показывает большой палец.
— Молодец.
Сразу же слышится душевный смех Николаса.
— Быстро учится!
— Замолчите, — слышится от Анки. — Отвлекаете же!
— Какие мы злые, — Линд, кажется, совсем оклемался.
— Я бы не советовала злить девушку с револьвером.
— Ой, ты ещё нау…
Линда перебивает точный выстрел в птицу.
— Слава Богу, патрон был последний! — неожиданно весело восклицает Блейк, смотря на доктора.
Капрал подходит к птице, приглядывается к кровавому пятну между перьями и кивает Анне.
— Умница, — Томас возвращается и протягивает девушке целый магазин с патронами. — Держи.
— Спасибо, — приосанивается Анна.
В ее личном маленьком арсенале пополнение. Гладышева поднимает мертвую птицу, подходя ближе. Блейк наблюдает за трясущимся гансом с настороженностью.
— Почему он так меня боится.? — Том задает вопрос тихо, самому себе, как будто случайно произнося мысли, после чего направляется ближе и спрашивает Линда. — Удалось что-то выяснить?
— Удалось, — Линд меняется в лице. — Направление. С какой стороны он бежал, — Николас указывает туда, куда недавно ему указал немец.
Блейк подходит ближе и обращается к сумасшедшему.
— Покажешь, куда идти, — говорит без вопроса, утвердительно, не давая немцу права на отказ, но тот снова взбрыкивается и машет руками.
— Н-нет! Не буду, нет, больно, там больно, врачи, убить, убить я!
Блейк мрачнеет, и это пугает ганса.
— Том, давай я попробую, — произносит Линд и медленно возлагает руку новобранцу на плечо. — Смотри на меня, — аккуратно оборачивает ганса к себе. — Я защищу.
Анна не находит слов, видя, как успокаивается немец под пристальным взором доктора.
— Покажешь, куда идти? Никто не убьет.
Немец таращится на Линда своими полупрозрачными глазами, морщится, когда рука на его плече тяжелеет: видимо, больно, на теле нет живого места. Согласиться тяжело: ганс прикусывает губы, глотает слезы и криво кивает.
Блейк глубоко выдыхает и вскидывает руку, отодвигая края одежды. Немец снова дергается. Томас удивленно обращает внимание и демонстративно показывает часы на запястье.
— Спокойно… Просто время, время посмотрел.
Капрал волнуется. Счет идет на минуты, где бы ни был сейчас Скофилд.
— Не бойся. Он не обидит.
В спину Линда прилетает свежеубитая птица.
— Я долго твой обед держать буду? — раздраженно произносит девушка.
Николас оборачивается, видит ворону. Снова взгляд на немца переводит.
— Хочешь есть?
Немец быстро кивает.
— Мы понятия не имеем, где Скофилд, и вместо того, чтобы идти искать, мы сейчас будем кормить ганса? — нервно выдает Томас, переминаясь с ноги на ногу.
— Он нам ничего не скажет, пока не успокоится. Это будет бесполезно, — спокойно произносит Николас. — Чем больше доверится, тем точнее будет результат. Ощипай ворону. Я все равно их не ем.
Томас шипит неразборчиво: «Еще не хватало готовить для немца…», порывисто хватает птицу и, размахивая ей вперед-назад, отходит на подходящее для костра место. Присаживается на бревно и принимается вымещать все негодование на птице. Вспоминает, как точно так же сидел Скофилд, параллельно улыбаясь и поддерживая разговоры в походе. Жесты Блейка становятся спокойнее.
— А ты нашел к нему подход, — Анна удивлена. — Удивительно.
— Сам поражаюсь. Я думал, я первый, кого он испугается.
Николас бросает беглый взгляд на ганса, вдруг вспоминает историю Скофилда. Немец обхватывает руками колени, неотрывно наблюдая за занятым капралом, и раскачивается. Дрожит. Нервный тик, он что-то монотонно и быстро повторяет на немецком.
Томас напряженно думает. Через десяток минут уже горит костер, чувствуется запах жареного мяса. Капрал расстилает на траве карту и, встав на колени, склоняется над ней. Паутина дорог и разметок. На долю секунды Блейк едва не поддаётся панике, сжимает зубы и зажмуривается: трудно сконцентрироваться, когда в голове так много вопросов.
Николас держится рядом с немцем, чтобы успокоить, чуть что. Чуть поодаль сидит Анка, с некой злобой косится на внезапного попутчика. Понятное дело. Очень нервничает. Линд тоже волнуется, но демонстрирует это иначе. Возится с этим гансом, потому что единственный, кто может из него что-то выбить.
— Гладышева, не ревнуй, — усмехается.
— Да пошёл ты, — посмеивается в ответ, а затем встает и подходит к Тому, присаживаясь рядом.
— Я могу помочь?
Тот поднимает голову и натягивает легкую улыбку. На контакт девушка идет охотнее… Видимо, не зря капрал все-таки вмазал доктору и… и отпустил контроль над собой.
— Будь ты Господь Бог, Анна, то непременно, — вздыхает Блейк и добавляет, — шутка.
И опускает лицо к карте, чертит обугленной веткой направление через Круазиль, до Экуста и нетерпеливо останавливается.
— Направлени’е он сказал, а что там… На северо-восток только лес, а потом Норей, маленький округ, — раздраженно бросает ветку. — Как это по-русски?.. Гвоздь в сене.?
— Иголка в стоге сена, — улыбается Анна. — Дай сю…
И резко меняется в лице, когда взгляд падает на карту. Девушка напрягает память, вспоминает, как добралась до полка.
— Я знаю, куда могли забрать Уилла. Я… была вот тут, — пальчик тыкает в сплетение линий, — тут концлагерь, где меня держали.
— Значит верно, — Томас втягивает скулы. — Скажи, чтобы поторопились, — он кивает в сторону беглого немца.
Сам же Блейк чувствует, как внутри все содрогается от страшного слова «концлагерь», особенно в контексте рядом с именем близкого друга. Перед глазами встают жуткие картины, капрал встряхивает головой: «Нет, Скоф, я успею, ты будешь жив». Холодными руками Томас быстро складывает карту.
Анну пробирает дрожь. Девушка вспоминает дни в лагере. Она днями валялась без сил, пока ее брата со всей силы лупили на допросах. Ночью наоборот — забирали её. Но не для допроса. Анна навсегда запомнит, как было страшно и больно в первую ночь. И как, надругаясь над ней, усмехался тот ганс. Как потом упивался своим «достижением»: лишил невинности девственницу.
Очень не хочется идти туда, но надо. Друг попал в беду.
— Шевелись, — строго произносит, глядя на Линда. — Надо ночью. Ночью гансы… доставляют себе радости плоти с плененными, так что им будет не до допросов. Брат мой протянул три дня ударов, Скофилд точно выдержит больше, но чем раньше мы его оттуда вытащим, тем лучше.
Николаса аж тряхнуло. Он кинул взгляд на немца. Тот, наконец, доел.
— Выдвигаемся, — произносит Николас.

Существо Блейка наполняют те же самые ощущения, что и в начале похода, когда капралам только сообщили об угрозе для второго полка: сердце колотится, а в голове стучит единственная мысль о Скофилде. Впереди он ведет немца, придерживая за шиворот. Руки пленника связаны за спиной: никто не знает, что от него ожидать. Сам же на удивление не сопротивляется ни этому, ни тому, что вынужден подчиниться Томасу. С каждой секундой ненависть растет, ведь, возможно, такие же, как он, сейчас издеваются над молодым солдатом. Но Томаса очень уж смущает состояние этого немца: он явно оказался жертвой для своих же соотечественников. Чувство жалости сводит скулы. Блейк идет молча.
Николас идет рядом с Анной. Тоже молчит. Сама девушка не решается нарушать тишину. Она погружена в свои мысли: она осознаёт, что дорога ей знакома. Сердце бешено колотится: возвращаться очень страшно. Одна только мысль о лагере и Уилле приводит Гладышеву в ужас. Идущий рядом Линд молча дотрагивается до плеча Анны, и та аж вздрагивает, после долгой паузы вцепляясь в ладонь Николаса. Поддержка не помешает. Жаль только — Томас сейчас занят. И это в том числе наводит излишний эмоциональный груз: тоску и непонимание, что дальше. Пусть Томас и научил Анну стрелять, ещё неизвестно, как сложатся их дальнейшие отношения, несмотря на взаимные чувства. Как же девушка от этого всего уже устала.
Солдату о романтике думать на войне не приходится. Новость о том, что чувства взаимны, успокоило Томаса? Безусловно. Только капрал плохо это выражает, разве что абсолютно никак не реагирует на нахождение рядом с девушкой доктора. Он бы смог, наверное, поговорить с Анной, не будь у них больше других проблем… Блейк вспоминает, как горячо выкрикнул «влюбился в тебя как последний идиот». Он не рассчитывал. Он не был готов. Но теперь за свои слова надо отвечать. Так хотела Дева Мария. Уголки губ растягиваются в едва заметной улыбке, Томас растерян. А что дальше? Он никогда не строил отношений, а если и что-то происходило между ним и одноклассницами, то оно завязывалось само. Плохих мальчиков любят хорошие, но на самом деле плохие девочки. А Анна другая, она не похожа на тех, кто перебирали косички и в открытую строили глазки Тому…
Нужно начать разговор. Как? Солдат, раскрасневшись, поворачивает голову и обращается к девушке.
— Анна… хочу поговорить, — и передаёт немца Линду.
Николас одобрительно кивает: давно пора было разделиться именно так. Он тут же отпускает руку девушки, едва Блейк оборачивается, да берёт немца за шкирку, отходя чуть в сторону.
— А? Что? — Анна из мыслей возвращается не сразу: только когда тёплая рука Николаса отпускает её.
Глаза нервно забегали, но девушка выдохнула.
— Давай поговорим, — кивает после недолгой паузы, содрогаясь под формой.
Путь продолжается. Юноша замечает, как нервничает Анна. Но чем дольше он молчит, собираясь с мыслями, тем, кажется, холоднее становится ветер.
— Скажи, ты… любила когда-нибудь? — слегка хрипловатым голосом спрашивает Блейк, глядя на девушку чуть искоса, словно пытается избежать взгляда и одновременно не хочет отрывать.
— До тебя?..
Анна задумывается. В институте ни о чем нельзя было думать, кроме учёбы, которая безжалостно съедала всё свободное время. Аня всегда была прилежной тихоней.
— Нет. Это… В первый раз.
Сама смущается и краснеет. Блейк все-таки отводит взгляд под ноги, шумно выдыхая.
— А как ты это пон’яла? — торопливо интересуется, от волнения заламывая пальцы.
Понять можно: девушка юная, и первый раз здесь звучит естественно, но двадцатитрехлетний парень, которого где только не носило в свое время… Конечно, священничество не прошло бесследно. Томас вспоминает, как еще семинаристом исповедовался пастору в том, как случайно заглядывался на монахинь.
— Я. ну… встречал слово «любить» только в Библии, — усмехается и резко стирает усмешку.
— А нам его в Библии заклеивали, — Анна смеётся. — Нам многое в Библии заклеивали.
Девушка задумывается. Это трудно объяснить. По телу приятная дрожь, когда мелькают мысли о нем.
— Это когда присутствие человека рядом вызывает внутри тепло… Когда просто хочется быть рядом, поддерживая во всём. Я никогда не испытывала этого раньше, пока не повстречала тебя.
Томас долго молчит, как будто забыл все слова на русском. Он наблюдает за собой, прислушивается: тепло ли? Слишком тепло.
— А-а, я, наверное, должен взять теб’я за руку, — капрал забавно перехватывает маленькую ладонь девушки и сплетает пальцы. — А если… — он запинается, но медленно переводит взгляд на Анну, — готов убить или умереть сам, если тебе это будет нужно… Это тоже значит «любить»?
— Должно быть, — девушка улыбается, подергивая плечами.
— Вот, — весело подмечает Блейк, любуясь личиком девушки, — улыба’йся, теб’е так лучше.
Капрал похож на мальчишку, готового достать звезды с неба, петь под окном под утро и даже вынести мусор — для нее. Чуть поодаль идёт Николас. Наблюдает. Наконец-то эти двое начинают разбираться сами. «И лицо не жалко продать ради такого зрелища», — думает доктор. Ощущение девичьей руки отдает приятными волнами. Томас на мгновение взглядывает на переплетенные руки.
— И правда, тепло, — смеется. — А я думал, что из всех живых существ только кошки так уме’ют греть!
— Ну, наконец-то! — слышится довольный выкрик Линда. — Дождался!
— А проблем было, — усмехается Анна, не глядя на доктора.
— Мне даже получить за такое не жалко!
Анна усмехается, глядя на Тома. Смотрит на него с нежностью, трепетом. Ловит и на себе глубокий проникновенный, поистине ангельский взор. Блейк переводит внимание на Линда, растягивает губы и высоко вскидывает брови. Этот взгляд уже все в полку хорошо изучили: «Как выскочу, как выпрыгну — полетят клочки по закоулочкам!». Улыбка превращается в смех, как только солдат снова смотрит на Анну.
— Охренеть, так это был ваш план?
— Вы, капрал Блейк, далеко не первый придурок полка! Это место давно занято мной.
Смех слышится уже от Анны.
— Только в планах было вовремя отойти, а я об этом забыл! — Линд поводит плечами. — Знал бы ты, как мне Гладышева все эти дни мозг полоскала!
— Ну не так, чтобы… — девушка вспыхивает.
— Не скромничай! Ой Том, похоже, гей, ой умираю!
Томас не скрывает удивления. Вокруг него всегда происходит что-то несуразное, но с таким масштабным планом по ревности он встречается впервые. Даже на придурка не обижается, считает за комплимент, тем более, первым себя признает сам Линд.
— Вообще, это и не моя идея была! — капрал раскидывает руками, смеясь. — Это Джо, он и в колледже так подставлял меня! И наш план тоже сработал, — Блейк легонько пихает Анну в бок, хитро подмигивая.
Линд усмехается. Юнцы…
— На этой войне мы растеряли самое главное… Мозги, — насмехается Николас.
— Вы что тут в своей Англии совсем с дуба рухнули оба? — очередь смеяться доходит до Анны. — С кем я связалась?
— С теми, кого теперь зовешь отцом и любиииимым, — Николас дразнится, выдаёт последнее слово нарочито-фальцетным голосом, отчего сразу же начинают вять уши.
— Не н-надо так больше! — раздраженно произносит Анна.
— Я еще спеть могу!
И Линд запевает! Ту самую армейскую песенку, которую недавно пел в машине Томас. Отвратительное громкое пение, больше напоминающее предсмертные крики раненого тюленя, заполняют пространство. Да, проще убить сразу, чем попытаться заткнуть, но — Томас расслабляется на общей волне: возьми да и подхвати песню своим поставленным голосом. Он не видел раньше Линда таким, а значит просто обязан ловить момент.
— А КАК Я В АРМИЮ ПОШЕЛ ДА ИЗ РОДНОГО ДОМА,
И БЫЛ У МЕНЯ ТАЛАНТ Н…БАТЬ ЛЮБОГО!
НО Н…БАЛИ ТАМ МЕНЯ: МЕНЯ ПОБРИЛИ,
ДАЛИ В РУКИ ХБ, ПАРАШЮТ ВРУЧИЛИ!
На веселую компанию таращится немец. Блейк подмигивает ему, и тот немедленно отводит взгляд под ноги. Анне кажется, что сейчас ушам станет ещё больнее, но нет. Томас умудряется сгладить отвратительный вокал Линда. Тот, в свою очередь, начинает петь громче и прерывисто хохотать. Доктора таким никто не видел, даже он сам не помнит, когда позволял себе быть настолько раскрепощенным. Смех волнами сбрасывает напряжение, и вот же как прежде румяный и живой Блейк заканчивает песню, подпрыгивая на месте и хлопая себя по плечам и коленям, как бы пританцовывая. Вдруг он озаренно вздыхает и хитро втягивает щеки.
— Есть у меня одна история, мне ее приятель из России рассказал, как они психологическую атаку устраивали немцам!
Анна сразу же с любопытством оборачивается на Тома.
— Томас! Вы снова за своё, — на середине фразы не выдерживает Линд, захохотав пуще прежнего. — Рассказывайте уже!
— Так вот, — начинает Блейк, будто бы разминается. — Полк поднимался во весь рост. С одного фланга шел гармонист, играя вологодскую «Под драку», — здесь капрал быстро-быстро пропевает основной мотив: «пара-парапара-па-пааара». — С другого фланга шел другой гармонист, — и Блейк снова забавно пропевает «пара-пара-пааам-парааа-парааа». — А по центру шли молоденькие санитарки, помахивая платочками, — Блейк обязательно показывает на себе, поднимая руку и изображая максимальную кокетливость и грацию, строя глазки при этом Анне, — и весь полк издавал при этом традиционное мычание, как плясуны, когда дело движется к драке, ну, для устрашения, — солдат гордо прищуривается в сторону пленника. — После такого немцев можно было брать в окопах голыми руками, они были на грани помешательства!
Слышится звонких хохот Николаса и Анны.
— Иногда безалаберность до добра всё-таки доводит, — насмехается Линд.
— Ого, это говорит строгий доктор Линд? — удивляется Анна.
— С вами я совсем расклеился. Не надейтесь, что это надолго, — улыбку доктор не скрывает.
Томас важно усмехается, но уже через несколько секунд становится самой серьезностью и вскидывает оружие. Из-за последнего ряда деревьев показывается площадка с каменными развалинами.
— Добро пожаловать в Норей, — осторожно произносит Блейк и выступает чуть вперед, напоследок останавливая жестом активные разговоры, — тихо…
Маленький неприметный округ. Путников встречает покосившаяся табличка с названием, немец в испуге замирает. Ему сложно идти дальше, он боязливо озирается на чужие лица в поисках или поддержки, или пощады.

На ногах уже третий час. Тяжесть вещей, формы и оружия ощущается сильнее, чем раньше. Перевязанное сбитыми бинтами ранение ноет.
Уют и прохладу приносят только ветер и девичья рука в ладони.
Стоит на мгновение обратить на Анну внимание — и взгляд невольно застывает почти на минуту. В пятнах копоти и пыли, с невидимой чужой кровью на руках, с библейски печальными глазами, она все равно самая красивая… В голову врезаются кадры того, что происходило в пруду прошлым вечером, и Блейк усмехается сам себе, чувствуя, как начинает гореть лицо. На вопросительную интонацию Анны, заметившей это, солдат предпочитает не отвечать, качает головой: нет-нет, ничего, все в порядке.
Блейк старается как можно чаще нарушать жуткую тишину: так гораздо легче переносить усталость, а боль совсем теряет значение. Он затевает разговоры, рассказывает забавные истории, услышали бы которые санитары, они наверняка бы уже хрюкали от смеха и просили пощады, — однако сам Томас посмеивается с натяжкой. Рассказать только для того, чтобы рассказать. И пока спутники увлечены обсуждением оной, Блейк чуть опускает лицо, продолжая идти. Голоса на фоне размываются. А в голову лезут мысли, оставляя ожоги разной степени тяжести. Вот поэтому юноша не любит долго молчать.
Однако его дело продолжает природа. Закатное небо прячется за грозовыми тучами, ветер завывает с новой силой, едва не вырывая карту из рук. Первая капля, вторая, и вскоре отвесная стена из ливня бьется об землю. Спутники косят на ближайший домик, и только Томас успевает пригрозить, мол, «у нас нет на это времени!» — над головами раздается звук мотора. Самолет. Блейк крепче сжимает руку Анны и устремляется в укрытие.
— Быстро.
Прижимается к стене, перехватывая винтовку, и с тревогой смотрит наверх. Николас спешит вслед за девушкой и капралом. Стоит неподвижно, ругает себя за очередную промашку: снова не сосредоточен на войне. И та тут же напоминает о себе гулом мотора.
— Сам Господь велит нам остановиться, — вздыхает Анна, ненароком примечая, что здесь она когда-то была.
Они с отцом и братом останавливались здесь. И именно тут погиб иерей Николай, защищая детей от погибели. Воспоминания отзываются уколами в сердце. Это произошло действительно недалеко отсюда.
— Ну да, — с придыханием и нервной усмешкой отзывается Блейк, задрав лицо к небу, — хочешь жить — луч’ше слушаться.
Солдат еле унимает внутреннюю дрожь. Страшно. Страшнее, чем если бы рядом был Уилл. Руки на винтовке становятся белыми, как снег, и точно такими же холодными. Теперь он единственный вооруженный мужчина, который обязан защищать спутников. Анна совсем недавно взяла револьвер, она еще не так чувствует сталь, как чувствует ее капрал. Во рту появляется солоноватый привкус. Запах выгоревшего в дым топлива. Самолет пролетает по прямой, словно пилот сосредоточен на чем-то гораздо более важном, чем преследование трех неизвестных силуэтов на земле.
Плотный водяной занавес как будто разбивается о крылья. Среди стихии самолет кажется таким наивно маленьким и неуклюжим. Его мотает из стороны в сторону. Блейк затаивает дыхание: что-то не так.
Накатывает гром, как яростный рев монстра. На какое-то мгновение мир вокруг гаснет, точно небо закрывает глаза. И тут же острая стрела молнии врезается в самолет. Томас вздрагивает и неотрывно наблюдает за крушением. Техника с ужасным скрежетом и грохотом превращает в обломки кирпичный дом. Ни криков, ни стонов… Пилот разбился.
Блейк прижимается к стене и с напряжением отводит взгляд как можно ниже от неба, чуть ли не себе под ноги.

— Том, это всего лишь гроза, — смеялся Джозеф, когда его маленький братик забился в угол, обхватив огромного плюшевого мишку, — всего лишь дождь, пусть и сильный! Ну, ты что, испугался?
В ответ мальчик молчал и утыкался личиком в игрушку. Только не смотреть в сторону окна, только не слушать гром. Многие в его возрасте боялись грозы. Ощущение своей ничтожности, беспомощности перед силами природы… Но Том содрогался еще от одной мысли:
— Это Он так злится, да? Джо… — лепетал мальчик, едва находя силы говорить.
— А? — старший с горящими глазами любовался из окна на буйство, облокотившись на подоконник.
— Иисус… Он так злится на меня? Я обидел Его? — Томас сам себя заставил дрожать еще сильнее.

Анна никогда не боялась грозы. Ей всегда везло. Однажды молния ударила совсем рядом. Отец Николай так перепугался, думал, что всё, призвал Господь дочушку, ан-нет. Анна была невредимой. И сейчас она решительно смотрит в сторону быстро потухшего от ливня упавшего самолёта. Рука машинально сжимает нательный крест, и у девушки перед глазами всплывает картинка: Том, снимающий крестики, и молящейся за всех, убитых на войне. Девушка вздыхает. Сам Блейк очень напряжен, и вряд ли отправится к самолёту сейчас, когда вокруг бушует голодная до металла стихия. Анна вздыхает, устремляясь к выходу из укрытия.
— Куда?! — слышит вопль Николаса.
— Томаса успокой. Я скоро.
— Гладышева, ты…
— Тома. Успокой.
Леденящая душу интонация девушки вызывает у Линда волну мурашей. Лихо. Пока он приходил в себя, девушка и пропадает из виду. В поле зрения попадает волнующийся Томас. Николас тонет в сомнениях, лучше ли его не трогать: можно получить в и без того искалеченный нос.
Крик Николаса резко обращает внимание на бегущую из укрытия девушку. Вздох застывает под сердцем, Блейк бросается к порогу, в ужасе смотря вслед Анне. Ее фигурка объята со всех сторон грозой, бьющейся в истерике.
— А. — капрал хочет назвать ее имя и вырваться за ней, но вдруг совсем раздается раскат грома такой, что кажется — земля содрогается.
Сила моментально пропадает из ног, и Блейк, сгибаясь и прижимая голову к коленям. Для него этот звук страшнее взрыва. Сложно поверить в то, что крепкого молодого солдата, который выглядит и ведет себя так, словно ничего на свете не боится, может вывести из строя обыкновенное природное явление. Для большинства — обыкновенное. А Томас не на шутку бледнеет.
Внутри все дрожит, кажется, что эти раскаты грома проникли в тело. В груди словно колят осколками льда, мышцы сковывает, по голове чуть ли не идет трещина от напряжения. Блейк стискивает зубы до боли в скулах, зажмуривается, сжимает кулаки, обращенный лицом к земле. Рядом нет ни брата, ни плюшевого медведя, ни домашних стен, ни угла, в который можно спрятаться, уснуть в слезах и проснуться в новом, тихом дне, где мама зовет завтракать, где светит солнце, где цветет вишня и не существует ни войны, ни смерти, ни… панических атак. Повзрослел, но страхи никуда не ушли, они только стали крепче, корнями оплели разум. Томасу кажется, что он сходит с ума. Странные, обрывочные мысли атакуют уязвимое сознание. Сердце бьется в остервенении, как висельник в петле, цепляясь за каждое мгновение жизни. Воздух не доходит до него. Глаза изнутри жгут непонятно откуда взявшиеся вспышки. Блейк изо всех сил пытается ухватиться за контроль над собой — и издает протяжный стон, как если бы испытывал дикую боль.
Этот звук достигает самого сердца доктора, оставляя касательную рану, и тот, словно ошпаренный, подбегает к Томасу, крепко и по-своему ласково прижимая того к себе. Чувствует, как быстро бьётся сердце Блейка.
— Тише, — медленно произносит. — Всё хорошо.
Блейк словно слепой. Слишком страшно открывать глаза, окружающие звуки бьют по голове, пространство плывет и мерцает. На ощупь юноша сначала впивается пальцами в чужую одежду: он не понимает, не соображает, что с ним рядом Николас. Том будто бы возвращается на несколько минут в свои детские страхи.
— За что? За чт-то? — невольно срывается с губ.
Да, тварь-война упивается страданиями молодого бойца. Он прерывисто дышит, не может поймать воздух, изнутри все ломает так, что в напряжении Блейк совсем не контролирует силы. Он прижимается к Линду так, что эти объятия причиняют тому боль, настолько железная хватка у капрала, который потерял связь с реальностью.
«Все хорошо…» — вне произносит доктор, а в голове звучит голос брата.
«Так, Томас, не думай о страхе, — сам с собой говорит капрал мысленно, — давай, думай о Джо, да… об Анне думай… Скоф… Папа, мама…»
Мелькают кадры улыбающихся светлых лиц, цветы в руках, ласковые прикосновения, поцелуи в щеку, фотографии, звучит смех.
«Вот так… так хорошо…»
Дышать становится легче. Хватка ослабевает, руки начинают ныть. Блейк слышит собственный голос: все это время он всхлипывал. По телу растекается слабость.
Николас тревожится: за Блейка, испугавшегося грозы, и за Анну, решившую достать крест для капрала. Так он боялся в последний раз только тогда, как пьяный отец накинулся на них с сестрой. Тогда десятилетний Нико прикрыл ее собой, за что получил удар по голове, а один осколок бутылки вонзился в шею. Воспоминанием о том служит шрам, который доктор прячет за воротниками и густым хвостом из угольно-чёрных волос. Поначалу Линд отращивал их исключительно по этой причине, а теперь, спустя долгое время уже приноровился.
Томас прикусывает губы и медленно открывает глаза. Только теперь он осознает, кому принадлежат руки, сомкнувшиеся у него на спине, и неспеша отстраняется. Ругается на самого себя, что позволил открыть слабость, еще и от кого принять помощь… Ложится прямо на сырой бетон и глубоко вздыхает. Сглатывает и поднимает взгляд в потолок. Голова звенит.
Николас протяжно вздыхает, глядя на юношу. Ничего не говорит. Лишь высматривает Анну вдалеке.

      Анна минует все препятствия, приготовленные ей непогодой: шквалистый ветер, безжалостно бьющий ливень, яростный гром в небе. Едва девушка доходит, сверкает. Анна машинально падает на землю, чтобы быть ниже. Молния всегда бьёт в высокие сооружения и предметы. А здесь, на пустоши, Анна в полный рост выше, если не большинства, то доброй части обломков. Перемещается уже ползком. Чувствует, как подтягивает старая рана. Шипит, но продолжает стремительно ползти. И вот, она уже у крыла, чуть привстаёт, но вдруг молния снова ударяет рядом, заставляя девушку снова рухнуть. Анна дрожит, переводит дух. Под обломком крыла она замечает поблёскивание, и, не выдержав, тянется к любопытному предмету.
Шоку девушки нет предела, когда она достаёт знакомый предмет. Анна качает головой, закрыв рот рукой. Не верит. В руке её лежит иерейский крест её отца, совершенно не пострадавший во время взрыва. Идеальный, будто прямо сейчас батюшка наденет его на себя и пойдет служить литургию.
— Не м-м-может быть…
Анна даёт себе перерыв, спешно расстёгивая куртку. Она быстро избавляется от звеньев обрывков цепочки от отцовского креста. Снимает свой нательный крест и подвешивает рядом с ним и находку, надевает обратно, пряча под курткой. Пока лучше никому об этом не знать. Расскажет потом. Сомнений теперь не остаётся: это действительно то самое место, где погиб отец.
Анка спешно поднимается, забираясь по кирпичам. На счету секунды. Девушка и так рискует. Сразу замечает обугленное тело в кабине. Выглядит отвратительно, но делать нечего. Девушка, наперекор отвращению, забирается в кабину, ощупывая руками покойника.
— Словно мусор, — качает головой. — А еще час назад здесь теплилась душа.
Креста не находит, хотя замечает на шее следы от цепочки. Упал, скорее всего.
— Только не это.
Анна использует все силы, чтобы вытолкать труп из кабины, потеет, шипит. Снова ударяет молния, и девушка падает прямиком на пол под рулевым управлением. Только тогда, в свете молнии, замечает поблескивание под сидением.
— Вот оно!
Анна хватает крест, и ещё немного пережидает. Теперь обратно. На счету — секунды.
И девушка резко вскакивает и выпрыгивает, едва не спотыкаясь на трупе, на который она не нарочно наступила. Съезжает по кирпичам, как будто на доске по снежной горе, и спешит обратно. Бежит. Кажется, так быстро, как не бежала никогда. Она должна вернуться из схватки со стихией и своими страхами целой. Не зря она бросила вызов. Себе, непогоде, да даже Томасу, который, несмотря на всю уверенность девушки, всё равно норовит отчитать. Николасу, считающему Анну хрупкой вазочкой. Она бросила вызов всем и всему, но рано праздновать победу.
Девушка снова падает, ползком добирается несколько десятков метров, пока не привстаёт у самого порога. А вот теперь победа.

Томас прикрывает глаза, словно бы вот-вот провалится в сон, но тут же его пробуждают торопливые шаги. Над капралом склоняется Анна, с покрасневшим лицом, с которого скатывается дождевая вода.
— Ан… — вторая попытка назвать по имени тоже неудачна: Томас резко и глубоко выдыхает, легкие сводит судорогой, но он немедленно садится и поворачивается к девушке, соображая, что произошло.
Слегка дрожащей рукой она вкладывает в ладонь алюминиевый крестик, он слегка позвякивает, ударяясь с кольцами. Блейк смотрит на Анну, полный потрясения. Она сделала это для него… Томас неотрывно глядит на девушку.
— Ты… м-мне… А зачем? — солдат заикается, то ли улыбаясь, то ли хмурясь, но приходит в ясное сознание только в момент, когда его взгляд опускается на крестик.
Томас тут же напрягается. Раскрывает ладонь, щурясь и медленно переворачивая крест двумя пальцами. Сердце снова болезненно сжимается.
— Лейтенант Смит… — тихо, до конца не веря глазам, говорит Блейк.
Крохотная гравировка «Michael», солдат проглаживает ее подушечкой, стирая копоть. Война забирает сослуживцев просто по щелчку. А в содействии с грозной стихией она еще безжалостнее. Самолет, в который попала молния, принадлежит второму британскому полку. А разбившийся пилот — славный лейтенант Смит, который когда-то остерег Скофилда, случайно наступившего на труп. Это последнее, что капралы слышали от него перед опасным походом. Перед глазами мелькает лицо, улыбка, прячущаяся в усах, шрам на щеке, крепкое рукопожатие.
Блейк кусает губы почти до крови. И тут же вздрагивает и боязливо вздыхает, когда раздается гром. Николас кивает Анне, чтобы та подошла и поддержала. Сам Линд присаживается под другую руку капрала, аккуратно беря Блейка за локоток.
— Тише, — ободряюще произносит Анна. — Извини, что заставила тебя волноваться. Но молния никогда меня не трогала, хотя было, что и била рядом. Господь бережет.
Сама берёт Тома за ладонь и сжимает крепко. Она не осуждает за страх, понимает.
Тоску нагоняет и смерть сослуживца, и первым в себя, как подобает, приходит Николас.
— Война не щадит ни своих, ни чужих. Вечная память.
Томас прислушивается к голосам с закрытыми глазами, глубоко дышит.
«Господь бережет…» — да, именно по этой причине трое сейчас целы и невредимы. Блейк тревожится о Скофилде, надеясь, что его не успели замучить до полусмерти. Открывает ясно-синие, бегающие от волнения глаза. Внимание в очередной раз падает на маленький крестик.
— Михаэль… — повторяет капрал одними губами, после чего резко, точно его что-то осенило, вскидывает голову; удивленно-радостным взглядом окидывает лица спутников. — Михаил!
Голос вздрагивает. Блейк медленно тянется к Анне и прижимает ее к себе, утыкаясь носом в плечо. Капрал так говорит спасибо: на мгновение сжимает в пальцах форму и вскоре выпускает девушку из объятий, продолжая смотреть на нее как на спасение. Она принесла не просто крест сослуживца. Она принесла весточку о защите свыше — алый щит архангела призван именно сейчас, в эту грозу, через смерть лейтенанта Смита, которая уже не напрасна. Но зачем он летел через Норей?
Солдат, хватаясь за руку доктора, поднимается и поправляет оружейный ремень. Раздается отдаленный раскат грома, и тот еще нервно сглатывает, сжимая кулаки. Нет, больше поддаваться нельзя. Ливень перестает, а значит — пора идти.
— Зачем он здесь? — задумывается Блейк. — Что-то разведали.?
В следующую минуту Томас выступает из-под укрытия, озираясь. Нужно пройти к самолету и обыскать…
— Ты что-нибудь видела? — спрашивает Николас у Анны.
— Полагаешь, у меня было на это время, когда я была по уши в металле в грозу?
— Понял.
Неожиданно, Блейк срывается, заставив побежать за ним. Анна догоняет первая. Только сейчас она замечает, как выкинула тело из самолёта. Труп лейтенанта лежал, чуть ли ни закопанный в обломках.
— Это ты его вытащила? — не верит Николас.
— Получается, да. Но не обыскивала.
— Жди, — и Линд склоняется над телом.
Доктору не впервой проводить обыск среди трупов, отчего тот делает это без эмоций. Рука касается кармана куртки, обугленной по краям.
Блейк, аккуратно минуя пламя, забирается в кабину пилота. От дыма слезятся глаза и щиплет горло, солдат кашляет, отбрасывая обломки системы прочь, как пару дней назад он избавлялся от камней, чтобы вытащить из завала своего друга. Трудно дышать. Движения Томаса резки и уверены только благодаря состоянию аффекта, он старается не думать, не осознавать происходящее, не узнавать в погибшем пилоте своего лейтенанта.
Еще совсем немного моросит дождь, остужая раскрасневшееся лицо юноши. Ничего. Только обгоревший хлам.
— То-о-о-ом! Нашёл!
Вдруг раздается зов Николаса, и Блейк выскакивает с самолета, едва не оступившись.
Черными от сажи руками он перехватывает лист и прищуривается. По спине пробегает холодок. Это срочный пакет для второго батальона от главнокомандующего армией.
— Как в воду… — ошарашенно шепчет Томас, читая одну и ту же строку снова и снова, как будто не верит своим глазам. — Они готовят наступление завтра на рассвете.
Полковник Маккензи был прав. Еще несколько секунд солдат молчит, уставившись на доктора. Щеки бледнеют, а глаза наполняются ужасом. Они оба без слов понимают, ЧЕГО следует ожидать, если они сейчас же не поторопятся найти лагерь. Солнце уже садится.
— Вперёд, — произносит Анка, вынуждая спутников поспешить.
Гладышева идёт первой, так как именно она сейчас проводник. Девушка отличается хорошей памятью на местности, отчего ей сложно заблудиться: она всегда вернётся по тому пути, по которому шла, и попробует сначала. Благо, здесь этого не требуется, и путь девушка помнит хорошо. А как начало темнеть — и вовсе стала ощущать себя, как рыба в воде. В тот раз она бежала при таком же мраке.
Долгая утомительная дорога. Николас порой пыхтит от усталости, но перерыва не просит, зная, что лишние минуты им ещё пригодятся. Идёт молча, лишь изредка сигналя себе и товарищам об усталости тяжёлым дыханием. А то и вовсе разгоняется, не успев остановиться, когда Анна, встав, резко вытягивает руки, заставляя остановиться. Врезается в дамский кулак.
— Мы на месте, — Гладышева смотрит вдаль, откуда виднеется глухая стена, обтянутая сверху колючей проволокой, и торчащие за ней мрачные здания.

Посреди комнаты поднимается облако пыли, раздается кашель. Скофилд, опираясь о стену, поднимается на ноги, чуть пошатывается и потирает глаза. В песке шевелится знакомая фигура. Томас тоже здесь. Только он не один.
— Уходи, — повторяет чужой бас и каждый раз становится все требовательнее.
— Без тебя я не... — молодой солдат никогда так в жизни не был охвачен паникой, как сейчас, он трясет отца за плечи, но тот не двигается с места, утонувший в каком-то коматозе.
— Уходи, я сказал! Они скоро будут здесь! — рычит Артур, и Томас испуганно отшатывается, по щекам льются градом слезы; Артур устало запрокидывает голову и прикрывает глаза.
Ревет сирена. За дверью уже топают тяжелые сапоги.
— Папа! — этот истошный крик дерет горло.
— Блейк! — под руку крепко хватают и тащат назад.
Едва Томас соображает и встает на ноги, как Скофилд со всеми оставшимися силами тянет его на улицу. Блейк решает не оборачиваться, в ладони снова врезается винтовка. Счет идет на секунды. Томас не тратит внимание на спутников, он настолько выбит из себя, что видит перед собой только разрушенную стену и открывшийся путь. Теперь только бежать. Назад, к подкопу, и как можно скорее — по земле в суматохе рыщут лучи света с наблюдательных вышек.
Крик Томаса вдруг останавливает Николаса. Самой большой надеждой Линда сейчас оказывается - залечить старую травму младшего капрала.
- Пойдёмте со мной! - доктор протягивает руку Артуру. - Скорее!
- Папа! - призыв отца принадлежит уже Анне, которая только что юркнула в подкоп.
- Ну, же! - крик Николаса становится громче.
Увы. Если уж Артур был непреклонен к мольбам родного сына, то чего может добиться абсолютно чужой для него человек? Мужчина цепко хватается за руку Линда, вот-вот казалось бы, уже готовый встать и ответить на зов, но — рывком тянет на себя так, что доктор сгибается, едва удержавшись на ногах.
— Тебе жить надоело?! — яростно кричит Артур и отталкивает Николаса. — БЕГИ ОТСЮДА!
Острый, черный взгляд — если в глазах Томаса вечно горит синее пламя, то в глазах его отца только шипящие угли. И никакой настоящей вражеской злости нет — только нечеловеческий страх, только сотни тысяч мучительно умирающих пленников застыли в этих глазах, только боль и, наконец-таки, такой болезненный оттенок любви.
Артур быстро, как паук, ретируется к стене, когда шаги и возгласы на немецком достигают двери. Артур знает, что его ждет теперь. Впивается пальцами в длинные волосы. Из груди зверем рвется смех, ненормальный истеричный хохот, носом снова хлынула кровь. Пожалуй, это последний звук, который издаст Артур в своей жизни: смех, от которого перехватывает дыхание, царапает горло, глаза наливаются слезами.
Николас с горечью понимает, что сделал всё, что мог.
- Прости, - едва слышно произносит, прежде чем пуститься наутёк.
Линд понимает, что обязан вернуться живым. Снаружи его ждут товарищи, среди которых - его дочь и друзья, которым необходима помощь. За спиной раздаётся выстрел, и Николас, вдруг ощутив острое жало в ноге, падает прямо к колючей ограде. Анна разбегается, кидая за ограду ещё одну гранату, а уж после этого срывается, с трудом выволакивая из окопа приёмного отца.
- Прости, - слышится уже отчётливее, хоть и с шипением, издаваемым от боли.
Девичья рука обжигает лицо.
- Какого чёрта? - Анна плачет.
Николас не поднимает виноватый взгляд, лишь снимает ленту с волос, протягивая.
- Быстро перетяни и помоги подняться. Надо бежать.
Анна вздыхает, резко отнимая шёлковую ленту. Задирает штанину. Кровь. Девушка на секунду щурится, но собирается с силами: сколько видела и ещё увидит. Крепко перетянув ранение, Анна уже готовится помочь Линду подняться.
Капралы держатся друг за друга, Томас накинул себе на плечи руку Скофилда. Погоня. Ритм задает бешеное хрипящее дыхание. Каждый выстрел как будто связывает ноги, так страшно и больно бежать, даже воздух ставит невидимые стены. Томас боится оборачиваться, чтобы не видеть, сколько там немцев преследуют четверку, у которой только два вооруженных человека и двое раненых. Паскудные шансы! Если они выживут, то это будет ни что иное, как настоящее чудо.
Выстрел. Пронзительный крик. Лед пронзает грудь, Блейк разворачивается — и его глаза расширяются от ужаса.
— Анна! — срывается с губ имя, наполненное такой паникой, что у Скофилда от этого крика подгибаются ноги.
Томас тут же выпускает его, вцепившись в винтовку и повернувшись лицом к врагу, и в дикой лихорадке выпускает очередь. Капралом правит состояние аффекта, кажется, еще немного, и он бросится на гансов с голыми руками. Уилл моментально пригибается к земле, устремляется прямиком к девушке. В паре метров от нее он находит револьвер — вылетел при падении. Уилл настигает Анну и, сидя на коленях, стреляет в приближающиеся фигуры немцев. Многие из них пропадают, сровнявшись с линией земли. Револьвер предательски щелкает: патронов больше нет.
Анна не ощущает боли в груди, лишь в спине. Дышится тяжело, но скорее, от испуга. Девушка видит, как над ней склоняются Уилл и Николас. Линд понимает, что ранение в грудь может стоить жизни, если вовремя не оказать помощь. Все инструменты остались у дерева неподалеку. Но это не мешает Николасу выполнять работу. Ни это, ни сочащаяся из раны кровь. Руки сами расстегивают чужую куртку. Увиденное заставляет доктора отпрянуть.
- Что за...
Пуля застревает в груди. Но не Аниной. Она въедается в грудь Спасителя, кто высится на массивном серебристом кресте, найденном тогда, у самолета.
- Я сейчас снова уверую, черт подери, - Николас, ухмыляясь, качает головой.
Вдали орет лагерная сирена, но уже не слышно голосов. Все преследователи остывают в тени, а новых пока и нет. Ночь скрывает беглецов своей шалью от всякого света, и Блейк наконец бросает винтовку. Глухо ударившись о землю, оружие утопает в высокой сырой траве.
— Анна... — дрожащим голосом повторяет Томас и бросается к остальным.
Он изучает девушку как ошалелый. Никакой крови. Блейк молчит и цепляет в пальцы большой серебряный крест, в котором застряла пуля. Смотрит на него, не веря своим глазам. Но, тут же подняв лицо, встречается со взглядом Анны — таким живым, горящим. Жива! Томас подхватывает девушку и прижимает к себе, крепко зажмуриваясь. Как же он испугался! Искусанные губы быстро-быстро шепчут одно-единственное слово: "спасибо".
Анна дрожит и медленно переводит дыхание. Голова идет кругом — минуту назад эта пуля могла запросто отправить девушку на тот свет. Холодные руки смыкаются на спине капрала и тихонько похлопывают.
— Живая, все... все х-хорошо... — успокаивает Анна, а сама пораженно всматривается туда, наверх, в мерцающие осколки звезд.
Мысли точно и они потеряли способность существовать. Вот — именно то, что держит всех четверых до сих пор на плаву, именно то, что поддерживает дыхание каждого из них и не дает сердцам замолчать, пусть и порой ударяя в них электрическими разрядами, приказывая очнуться. И эти сердца горят и трепещут в грудных клетках точно так же, как и сейчас Томас, ласково обхваченный девичьими руками.
Шелестит трава. Линд, вдоволь налюбовавшись молодыми, осторожно усаживается, наощупь изучает перетянутую рану. Противная, жгучая пульсирующая боль. Как только доктор обращает на нее внимание, она будто бы усиливается. Вот и сейчас он шумно втягивает сквозь зубы воздух. Оперировать самого себя он не сможет, а металл, застрявший в плоти, требует вмешательства. Блейк постепенно берет себя в руки, молча смотрит на Николаса. Слова просятся наружу, но спотыкаются о язык, он не знает, как правильно подступиться к доктору.
— Я видел, как санитары это делают... — наконец, говорит Томас, вспоминая мед.помощь, которую ему экстренно оказали в грузовике девонширцев, — только это больно.
Скофилд, все это время следящий за тихо дремлющим окружением, ловит на себе беспокойный взгляд Блейка. Тот теряется — то ли кружить над товарищем, то ли заняться Линдом. Уилл плюется кровью в траву и показывает большой палец, уверенно вздыхая: я в порядке.
      Вслед за этим приподняв лицо, Скофилд искоса скользит взглядом по друзьям. Спокойный, оттененный печалью и надеждой взгляд различает в глухом мраке фигуры. Все они, и Уилл тоже, выглядят абсолютными сиротами, которые топчутся на пороге между жизнью и смертью. В Раю им покажут кулак, а когда они поплетутся вниз, к Аду, на них просто плюнут. Так и поступает вздорная тетка-война, выбрасывая чужие судьбы без разбора на помойку.
Без оружия Скофилд чувствует себя почти обнаженным. На всю четверку остался скудный запас: единственная винтовка, единственный револьвер (благо, хоть в пилотной сумке найдется магазин для него), огниво да складной перочинный нож. И никакой аптечки.
Блейк садится на колени, снимает ленточку и разрезает ткань брюк Линда, промокшую от крови. Уилл, наблюдая растерянность на лице друга, подбирает винтовку с земли и подползает ближе. Бледный свет тактического фонаря помогает рассмотреть огнестрел.
— Помоги, — говорит Томас Анне, недолго думая.
Девушка вздрагивает, но, глубоко вдохнув, уверенно кивает. Николас слишком много сделал для нее, будучи рядом весь путь и укрывая от опасностей, и теперь Анна должна показать, что все это не прошло даром, показать свою благодарность и любовь, показать, на что способна девочка, которая не так давно куклой лежала на руках доктора. Блейк настроен более чем серьезно. Линд смотрит на капрала, тяжело сглатывая. Сам молчит. Оказалось, что вся злость, направленная на него, не имеет никакого мстительного умысла. Иначе бы солдат обязательно воспользовался моментом полной уязвимости Линда и отправил бы его на тот свет. Но Блейк решает обратное — помочь, и помочь действительно, пусть не имея никакой медицинской практики, только представление. Николас сжимает холодные от волнения кулаки.
— Нужно сделать надрез, — осторожно говорит он, пока Блейк склоняется над его ногой с ножом, — совсем небольшой. Пуля должна быть недалеко, я ее чувствую.
Но Томас медлит не от незнания. Анна избегает всматриваться в лицо капрала — иначе моментально страх скует ей руки.
— Будет больно. Обещай, что не соберешь сюда отряд немцев, — усмешка помогает немного сбросить напряжение, Анна сочувственно и бодро смотрит на названного отца.
Николас оглядывается вокруг. Закусить нечего. Придется усилить самоконтроль. Холодные руки дотрагиваются до кожи и слегка растягивают ранение. Вслед за ним — лезвие.
Линд зажимает себе рот ладонью, мычит и тяжело выдыхает. Только бы не дернулся. Он бы с радостью зажмурился, но должен все-таки контролировать процесс, несмотря на благородство капрала, его необходимо постоянно держать под вниманием, для доктора он по-прежнему остаётся непредсказуем. Линд мог бы, если бы захотел, поручить дело операции Анне, но нож оказался в руках Блейка и тот никак не стал этому препятствовать. Нужно дать шанс... себе, в первую очередь. И Николас доверяет ранение человеку, который за весь поход несколько раз чуть не разбил ему лицо.
Рука Блейка подрагивает. Рана под лезвием раскрылась, дугами протянулись темные струи, и вот свет фонаря выцепляет блеск свинца.
— Вот она... — говорит Скофилд, направляя луч.
Белее Томаса только Анна. Она почти не дышит, боится, что запах крови ударит в нос и снова выбьет ее из реальности. Но, сжимая зубы, очень старается выглядеть уверенно и спокойно не столько для репутации, сколько для того, чтобы поддержать юношу. Она надавливает пальцами с двух сторон раны, заставляя пулю чуть выступить за края. Остается всего-то ничего — достать ее. Блейк нервничает, часто и неровно дышит.
— Все хорошо, не думай, — хрипловатый голос Скофилда стремится успокоить, — не думай, просто делай, осталось совсем немного, вы почти справились.
Томас смотрит на свои руки. Под светом фонаря он едва их узнает: на пальцах запеклась кровь убитого этим же ножом немца, а в ней застыла пыль, земля, и вся грязь, какая еще только существует. Линд хмурится. Анна замечает эту потерянную паузу и, отнимая одну руку, вытирает о свою форму.
— Посвети, — тихо просит она Уилла, и тот наклоняет винтовку с ее стороны.
Девичьи пальцы будут потоньше и почище солдатских. Анна медленно щурится и ухватывает пулю. Прислушивается к звукам, боится сделать еще больнее, но Линд это сразу понимает и топит все стоны. Блаженно выдыхает, когда рана наконец пустеет. Самое больное приходится делать солдату. Он просит Анну дать ему одну гильзу из пилотной сумки. Линд ловит мгновения тишины и откидывается на локти, прикрывая глаза и переводя дыхание. Никакой анестезии не будет.
Порох щиплет рану еще хуже, чем если бы это была соль. Теперь лучше действительно не смотреть, не сосредотачиваться. Линд ложится спиной в траву и накрывает рот обеими ладонями. Только бы все прошло быстро и без недоразумений, с огнем шутки плохи. Вдруг висков касается прохлада. Николас открывает глаза и видит над собой по-доброму взволнованное лицо Анны. Она что-то лепечет умиротворенное на французском, но Линд выпускает из внимания, настолько мечется сознание из угла в угол, словно в поисках тихого укрытия. Слышно, как Томас щелкает огнивом, проверяя. Работает.
— Готовы? — спрашивает.
К тому, что сейчас открытая рана на твоем теле воспламенится, невозможно быть готовым. Линд мычит "угу", по-другому-то и нельзя. Немая пауза. А готов ли сам Блейк? Доктор чувствует, как капрал садится ему прямо на ногу, чуть дальше от поражения. Крепко зафиксировал.
— Один... Два... — считает капрал, до спазма в пальцах сжимая зажженный фитиль. — Три!
Приглушенный гортанный вой. Линд с силой зажмуривается и напрягается всем телом. Девичьи руки ложатся на плечи. Голоса тут же вскруживают над доктором как над ребенком в его первый укол: все хорошо, сейчас все пройдет. И правда. Какие-то пять секунд — и холодный ночной воздух снова обдает рану. Николас изможденно опускает руки. Анна наклоняется и ласково целует в лоб. Наверное, каждый, кто сталкивается с войной, проверен болевым порогом, каждый укрощал огонь.
Блейк выпускает Линда из хватки. Кровотечение остановлено, капрал даже удивляется, что у него получилось это успешно. Только вот рана еще открыта, а для перевязки тонкая ленточка играет плохо. Ремень тоже не подходит для этого дела. Томас тянется ко внутренним карманам, чтобы найти хоть какой-нибудь кусок ткани, и тут же чувствует под пальцами именно то, что искал — бинт. Как долго уже он находится в перевязке, уже и думать забыл про свое точно такое же ранение. Да, боль еще беспокоит, но рана уже тихонько затягивается и не требует таких же экстренных мер, как свежий огнестрел. Блейк судорожно расстегивает гимнастерку, находит и разрезает узел, да так и разматывает торс. Да, не самые стерильные бинты, но другими и не разжились. Анна оказывается рядом, когда требуется ее помощь в перевязке. Линд снова приподнимается и, чуть понаблюдав за процессом, переводит внимание чуть дальше в ноги, где с фонарем сидит Скофилд. Встречает его взгляд. Такой же слегка изумленный, мягкий, печальный и уверенный. Они оба замечают за младшим капралом, что тот, погрузившись в оказание помощи своему недавнему "врагу", кажется, совершенно забыл о своем главном потрясении — о своем отце. Уилл медленно тянет уголок избитых губ и кивает доктору, мол, "они так быстро растут". Но стоило только этой мысли проскочить, Линд обращает свой проницательный взгляд к опустившему голову Томасу.
— Спасибо, капрал, — осторожно произносит доктор. — Отец может тобой гордиться...
Блейк медленно поднимает лицо. Следующее, что Николас говорит, он уже не слышит. Кажется, что юноша замерз или окаменел. Нет, он не забывал о неожиданной встрече в карцере. Мысли атакует мучительная тишина, даже собственного сердца Томас не слышит, не ощущает. Анна со страхом не может оторвать взгляда от молодого безжизненного лица. Весь мир для него останавливается. Кроме — немцев.
— Погоня, — звучит голос Скофилда.
Вслед за ним на небо смотрят все: теряясь в тучах и клубах дыма, над пустошью кружит самолет. На землю опускается блик света.
— Не двигайтесь.
Анна закусывает губу: лишь бы не заметили! Но вот раздаются выстрелы, и Скофилд по инерции прижимает к себе винтовку.
— Надо разделиться, по одному тяжелее в нас попасть, — еще пару секунд солдат стоит на месте, собирая всех под своих взором.
Больше остальных тревожится Линд: его ранение самое невыгодное для побега. Но жить хочется. Самолет снижается. Выстрелы сменяет тяжелая артиллерия, и в нескольких метрах разрывается снаряд. Блейк рвется с места первым. Рассредоточиться по четырем сторонам выходит быстро. И теперь жизнь каждого зависит от него самого.
      Николас всегда хватался за любые шансы выжить. А сейчас - тем более. И эта хватка совершенно нова для Линда. Раньше он жил ради долга. Теперь же - ради близких, которые сейчас попали в ту же передрягу, что и он. Рана паскудно ноет под повязкой, но Николас спешит, прихрамывая. Понимает, что даже если умрёт - последние дни жизни он прожил не зря. Даже уже хочет сдаться, принять удар на себя, но вдруг видит впереди Анну. День назад о борьбе все дружно, в том числе и он сам, говорили ей о том, что биться надо до конца, доверяя тем, кто рядом. И эта мысль вдруг словно окрыляет Николаса, невольно заставляя его ускориться.
      Сердце, точно птаха, рвётся из груди. Пот стремительно выступает на лбу. Анна бежит. Ничего не видя и не слыша. Боится за себя и за тех, кто рядом. Анну бросает в дрожь, но девушка на нее не обращает внимания: губы дробью нашептывают "отче наш"
      Блейк рвется вперед, не разбирая дороги. Ноги путаются в высоких сорняках, кажется, что даже воздух сопротивляется. Время на войне ведет себя подло — когда за окопом тишина, оно ползет, тянется тугой резиной; но когда смерть снова играет в покер похоронками, ловко перетасовывает их, и никогда не знаешь, чье имя будет на очередной выпавшей карте, — время запускает обратный отсчет. И пульс за ним часто не поспевает.
      Во мраке горизонта практически не видно, он стирается за рваной полосой леса. Небо гремит и свистит диким зверем. Скофилд осознает: после того, что с ним сделали немцы, он готов зубами рвать мертвый хват любой угрозы, только бы вырвать свое право... даже не на жизнь. Скорее, шанс на выживание. Уилл старается контролировать безопасность каждого из тех, с кем свел его Бог под этим обстрелом. Анна, Николас, Томас — здесь все. И Скофилд ловит себя на мысли, что если раньше он был элементарно благодарен молодому сослуживцу за то, что когда-то называл его "святым отцом", то сейчас — обязан ему жизнью.
- Ложись! — звучит приказ голосом доктора.
Скофилд резко тормозит и падает наземь, винтовка чуть соскальзывает вниз — впереди наклон, за ним обрыв, ведущий в истоку реки. Снаряд падает и разрывается совсем рядом. Комья с мелкими камнями осыпают израненную кожу. Пронзительный писк иглой проникает в голову, в глазах двоится, мир становится черно-белым, с будто бы шипящими помехами, мышцы наливаются свинцом, тянут к земле. Раздается девичий крик. Скофилд резко поднимает лицо и видит, как ударной волной бросает Блейка, легко, словно щепку, и как тот кубарем катится с холма. Капрал сжимает в кулаке куст травы: сволочи! Рев мотора пропадает с неба, и только теперь можно подняться.
У подножия берега лежит обездвиженное тело юноши. Упав, он угодил прямо в ручей, благо здесь мелководье. Исцарапанное лицо, такое бледное в свете фонаря, в пятнах сырой земли и крови. Первым над ним склоняется Линд, проверяя пульс.
- Живой.
Скофилд облегченно выдыхает, собирая остатки сил, подхватывает Томаса под руки и помогает доктору вытащить его на берег, под иву.
— Не... не будите его сейчас... — дыхание становится совсем сбитым, Уилл садится на траву, пошатываясь и снимая с себя оружие.
Через пару секунд он опирается на локти. Сознание словно остается где-то позади, сердце судорожно дрожит. Доктор замечает ни на чем не фокусирующийся, осоловелый взгляд Скофилда, зовет его по имени, но тот не слышит его голоса и подается назад, проваливаясь в темноту.

Это утро просыпается ближе в полудню. Очередное утро с дрожью во всем теле, на котором осела вся ночная прохлада. Утро с затуманенной головой, утро со скопившимся свинцом в мышцах, утро с пульсирующими глухой болью. Тянет слегка подкопченным запахом дыма. Утро без выстрелов, без криков, без крови… Как будто бы и не было войны, а просто тяжелый выходной.
      Скофилд и Линд совместными усилиями разогрели маленький костерок и теперь над огнем, на ветках золотятся крупные белые грибы, ждут своего часа, пока Анна спустилась к ручью умыться. Она тоже очнулась совсем недавно. Минувшая ночь далась ей непросто: в голове калейдоскопом кружились, путались между собой, рвались пленки из тревог и страхов, кадров из лагеря, кадров чужих ран, падений, взрывов. Девушка едва приходит в себя, смотря в плавающее отражение. Студеная вода будто бы кусается за руки, но после оставляет приятное ощущение свежести. Где она еще увидит чистую воду на войне? Маленькие ладошки зачерпывают немного, и Анна жадно пьет. Головная боль отступает.
      Блейк просыпается последним. Вкусный запах мягко стягивает с него пелерину сна. Скофилд наблюдает, как юноша чуть поодаль делает первое неопределенное движение рукой по траве, затем под глубокий вдохом вздымается грудь, Томас начинает с привычной ему сладостью потягиваться, но вдруг сгибается обратно, схватившись за место, откуда пару суток назад доктор извлек пулю. Видимо, это снова смущает его. Капрал приподнимается на локтях и наконец приоткрывает глаза, щурясь. Садится и потирает ладонями лицо, но тут же отнимает руки, заметив пятна запекшейся крови на них. Забылся, что ли, слишком крепко спал…
— Эй, именинник, — бодро зовет Скофилд, — давай иди сюда, садись, и побыстрее, скоро снова в путь.
Блейк отчего-то озирается вокруг себя с недоуменным видом, а, услышав знакомый голос, вздрагивает, когда встречается взглядом с Уиллом. Смотрит на друга так, будто видит все его раны в первый раз. Хмуро проходится вниманием по Линду.
— Куда? — задает самый неожиданный вопрос и снова оглядывается. — А где все?..
— Кто.? — Скофилд напрягается. — Здесь никого больше нет, только мы, доктор Линд и Анна.
Легче он не сделал. Блейк касается виска, чуть зажмурившись и зашипев, и совершенно искренне настораживается.
— Кто это — Анна?.. Скоф, что это за место?
Уилл на мгновение теряет все слова. Девушка оборачивается, ловит недоумевающий взгляд Линда.
— Мне… не послышалось?
В ответ Николас сочувственно поджимает губы, и внутри Гладышевой всё замерзает. Том забыл её. После всего того, через что они все прошли.
— Нет… Нет же! Том! Это не смешно! — девушка подбегает к капралу.
Всё кажется глупой шуткой. Ровно до того момента, как девушка подходит и видит в лазурных глазах истинное непонимание. Анна бледнеет, качая головой. На ресницах выступают слёзы. Блейк смотрит на Анну совершенно тревожным, испуганным взглядом — не узнает.
— Нет…
Николас аккуратно берёт девушку за плечи, медленно отводит в сторону. Сам присаживается напротив Тома.
— Что последнее т… Вы помните, капрал?
Блейк поджимает ноги, чуть отодвигаясь назад от Линда. В синеву глаз возвращается то же презрение, что и прежде, юноша хмурится, чуть исподлобья смотрит на него.
— Все я помню, — нехотя отвечает капрал, — я уснул в окопе, и все было хорошо.
Скофилд вынимает веточку с грибом из костра и делает медленный выдох. Новое испытание как раз по его профилю, видимо, Уилл еще нужен на этом свете.
— Не заставляйте его нервничать еще больше, — закрыв глаза, произносит капрал, после чего старается сделать лицо как можно попроще и зовет друга взмахом веточки, — идем поешь.
Томас фыркает: кому понравится, если утро начинается с каменной физиономии первого зануды полка, с допросов от нее. Блейк поднимается на ноги с трудом, все болевые ощущения кажутся ему незнакомыми, он искренне удивляется, хватаясь за недавнее ранение, но помощи не просит. Как всегда. Капрал оглядывается вокруг, голова противно звенит. «Откуда здесь ручей?»… Скофилд наблюдает за сослуживцем, который столько прошел вместе с ним, несколько раз спас от смерти, вытащил из вражеского лагеря, практически повзрослел на глазах, — и теперь выглядит слепым котенком. Больно на это смотреть. Уилл поджимает губы, переглядываясь с Анной и Линдом, пока Блейк поворачивается к ним спиной: «Да, это травма».
Холодная вода очищает руки и освежает лицо. Пальцы нащупывают запекшуюся рану на виске, Томас морщится, смотрит на свое отражение, как на чужака. Когда он засыпал там, в полку, три дня назад, на его лице не было практически ни единой царапины. А сейчас на нем можно чертить карту. Руки снова касаются основного очага боли. Все кажется кошмарным сном. Томас, расстегнув несколько пуговиц гимнастерки, видит этот жуткий шрам под ребрами. Бледнеет, нервно вздыхая и снова закрываясь.
— Что… — возвращается к костру практически на ватных ногах и испуганно глядит на Скофилда. — В меня… стреляли? — он шарит по нему взглядом и опускается рядом, цепляя вниманием все только что засохшие раны и синяки. — Ты… почему так выглядишь? Что случилось?
Уилл не двигается, встречает друга полным внешним спокойствием.
— Мы тебе все расскажем, — проводит ладонью по воздуху и протягивает веточку с поджаренным грибом, — сначала тебе нужно поесть.
Блейк слушается.
Линд решает находиться рядом с дочерью. Пусть у той выработалась некая стойкость во время этого тяжёлого похода, Анна всё ещё может поддаться эмоциям, расплакаться, закричать, особенно сейчас, когда все построенное кровью и слезами между двух сердец вдруг пошло под откос. Николас ободряюще кладет руку на плечо девушки: «держи себя в руках».
Той тяжело наблюдать, как Томас шокировано оглядывает себя, шрам и царапины на некогда чистом лице. Память стёрта, но на теле Блейка война отметины оставила. Анне хочется сорваться, поддержать, но Скофилд настойчиво не даёт сделать этого.
— Всему своё время. Это не навсегда, — заверяет Николас.
Девушке остаётся лишь беспомощно уткнуться в грудь названного отца. Слышатся тихие всхлипы. Чтобы ещё больше не нервировать капрала, Николас встаёт, заставляя подняться и девушку, и отходит с ней в сторону, чтобы та высвободила свои чувства и после этого смогла взять себя в руки, начав бороться за скорейшее возвращение памяти капрала. Это теперь предстоит каждому из троицы.
— Было бы наивно полагать, что после травм Тома не произойдёт чего-то подобного, — вздыхает Линд, гладя по голове Анну. — Ты только не сдавайся, и мы не сдадимся. — с этим словами Николас прижимает к себе девушку.
Блейк ест медленно, как будто через силу. Скофилд молчит — и это напрягает его еще больше.
— Почему нельзя так все рассказать? — капрал проглатывает поджарку, едва не поперхнувшись.
Уилл качает головой, от взгляда серых глаз веет и мягким туманом, и холодной сталью. Он собирается с мыслями, смотрит в никуда, словно пытаясь слиться с потоком воздуха. Долгие годы учебы в бирмингемском университете отяжеляют голову воспоминаниями.

Магистр психологии Уилльям Скофилд… Просто Уилл, не только для своих — для всех. Уилл, который любит снять после трудового дня пиджак и утонуть в теплом осеннем вечере под музыку товарищеского смеха, этих бодрых голосов и никогда не гаснувших лиц, с кружкой из толстого стекла, под которому лениво ползет пенка темного эля.
Нет, не то…
Ночь перед защитой диплома. У стекла керосиновой лампы порхает, вздрагивая, мотылек. В спящем доме слышится только ровное дыхание молодой девушки. Она уже носит под сердцем второго маленького ангела, бережно обнимает себя во сне. А смышленая малышка Софи рано утром найдет папу дремлющим за тем же столом, среди книг, и подергает его за штанину.
Ближе…
«Методы психологического воздействия на психику человека,» — в аудитории более пятидесяти студентов и преподавателей. Защита прошла блестяще, и теперь Уилла хотят послушать на открытой конференции. Тот, кто недавно трясся от волнения, сегодня ловит настоящий кураж, свободно владея всей публикой. Раздел «Внушение». Вытянутая рука скользит по воздуху, выбирая среди любопытных глаз самые неискушенные. К Уиллу выходит первокурсник, для него испытуемый…
То, что надо!

— Скоф? — Уилл возвращается в реальность и слышит голос Блейка.
Капрал медленно вздыхает и поднимается сквозь боль.
— Так будет лучше для тебя, — рассеянно произносит он и решает подойти к остальным, отклонив назад руку в останавливающем для Блейка жесте, — подожди немного…
Томас хмурится, смотря другу в спину. Не нравится, как тот себя ведет.
Ровно такое же отношение он встречал от врачей лечебницы, куда еще мальчиком втайне бегал узнать, все ли хорошо с отцом. Конечно, они ничего не говорили ребенку с большими влажными глазами, кормили его постоянными «не беспокойся и иди домой».
Блейк выдыхает рывком и переводит взгляд дальше — кто с ним здесь, помимо Скофилда? На двухметрового зануду капрал смотреть не хочет, его внимание привлекает девочка, уткнувшаяся в куртку доктора. «Это ее зовут Анна?» — со скрежетом, как через старый заржавевший механизм, проходит мысль. Капрал чувствует, как от лица отливает кровь, а сердце неприятно сжимается. Происходит что-то очень странное: вокруг совершенно чужие места, незнакомая девушка плачет, а военврач ее прижимает как родную, еще и лучший друг, весь избитый, подозрительно молчит.
— Что ты со мной как с маленьким… — оттолкнувшись, Блейк резко встает и идет следом за Уиллом. — Скоф, мне это всё не нра…
— Просто поверь мне, ничего плохого не случилось, — тот даже не оборачивается, его спина снова чуть вздрагивает то ли от холода, то ли от волнения.
— Как я могу поверить, если ты ничего не говоришь, — Томас нервничает, — Скоф! — и схватив друга за плечо, резко разворачивает к себе, отчего тот на мгновение шипит от боли. — Да что с вами такое? Объясни мне!
Скофилд слегка отшатывается. Его пронзает пара синих глаз, подернутых пеплом амнезии. Блейк сердится, но от того, что им правит страх. Блейк боится и самого себя, как только в руки ударяет спазм, а дыхание невозможно остановить. В дружбе тоже бывают зазубрины, Скофилд это понимает и приподнимает ладони, испещренные ссадинами, показывая, что не хочет провоцировать драку.
— Блейк… — тихо кашляет Уилл.
— Какого хрена мы здесь? — скулы наливаются багрянцем, Томаса трясет, слегка охрипший голос становится громче.
— Я попросил тебя оставаться на месте… — Уилла практически не слышно на фоне капрала.
— Ты очень странно себя ведешь…
— Блейк… я тебе все объясню…
— Что произошло, Скоф?! — юноша приблизился еще на шаг, заставив друга снова отступить. — Что я пропустил? Где облажался?
—…я не могу этого сделать сейчас же, потому что…
— Мы вообще где, Скоф? Где все остальные? Где полк?!
—…тебе будет хуже, ты пойми… — Уилл отводит взгляд себе под ноги, стараясь эмоционально абстрагироваться от паники и агрессии, но это только разгоняет Блейка еще больше.
— Хуже, чем сейчас?! — Том машет рукой в сторону поодаль стоящих доктора с девушкой. — Почему они с нами? Кто это вообще?
—…тебе нельзя сильно нервничать, — Уилл снова отвлекает внимание на себя, заслоняя вид на них собой, — успокойся, успокойся…
— Я чувствую себя каким-то больным, Скоф! Не смотри на меня так!
— Томас… — на этот раз Уилл старается сократить дистанцию, чтобы дотронуться до кипящего капрала, но тот отбрыкивается и встает в оборону.
— Что ты скрываешь? Что за бред вокруг?! — голос юноши ломается, и Уилл понимает, что самое время это остановить, иначе недалеко до панической атаки.
Уилл резко кладет руки парню на виски, практически схватив его за голову.
— ЗАТКНИСЬ, ТОМАС! — твердый крик Скофилда слышен так редко, но именно он способен обдать ледяной водой младшего капрала так, что тот от неожиданности вздрагивает и резко теряет все слова. — ПОСЛУШАЙ МЕНЯ! Ты не помнишь последние трое суток, у тебя легкая амнезия.
Блейк замирает на месте. Его плечи сами собой приподнимаются, он словно слегка уменьшается в размерах, содрогаясь под частым-частым дыханием. Чуть приоткрытые сухие губы зудят от ветра, Томас смотрит на Скофилда снизу вверх, сердито-боязливо, изо всех сил стараясь уложить в голове то, что он говорит.
— Сейчас ты будешь делать то, что Я ТЕБЕ СКАЖУ, — Уилл поочередно указывает себе и другу в грудь, — и, может быть, тогда тебе удастся хоть что-то вспомнить! Понял меня? — буравит острым дымным взглядом и снова повышает голос. — Капрал!
Томас кивает, тяжело сглатывая.
— Сел, — твердо добавляет Скофилд.
Юноша послушно опускается на траву и поджимает ноги, его лицо розовеет, а взгляд теперь рыщет по земле, избегая встречи со знакомым лицом.
— В глаза мне смотри, — вполголоса просит Уилл, садясь на колени напротив друга, но тот упускает просьбу и капралу приходится вновь прикрикнуть. — В глаза!
Поймав этот мятежный синий огонь под прицел внимания, Скофилд сквозь боль поднимает руки и устраивает свои ладони по обеим сторонам головы Блейка, чуть ближе к затылку, обращая его лицо прямо к своему. Теперь главное — работать с собой.
— Следи за дыханием, — Уилл начинает демонстративно глубоко и ровно вдыхать и выдыхать в ожидании, пока Томас подстроится под его ритм.
Получается не сразу. Блейк сбивается, бешеный пульс стягивает легкие. Но капрал вынужден пересилить себя и делать, как говорит друг.
— Вдох… выдох… вот так…
Из серых глаз, теперь таких вселенски спокойных и отрешенных, будто бы вьются клубы усыпляющего дыма. Такой впечатлительный парень, как Блейк, легко поддается гипнозу. Как тот самый первокурсник… Тяжелый прохладный морок обвивает разум, веки начинают подрагивать, Томас чуть запрокидывает голову так, что почти кладет ее на ладони Скофилда.
— Теперь ты закроешь глаза, — медлительно проговаривает Уилл и подкрепляет слова жестом.
Блейк прикрывает глаза. Тело тянет назад — и руки опускают его на траву.
Еще несколько минут со стороны за махинациями Скофилда наблюдали Линд и Анна. Уилл же вспоминал все из учебной практики, которую ни разу не использовал еще на фронте… Наконец, добившись полного расслабления Блейка, а об этом говорит его мягкое лицо с едва-едва проступающей безмятежной улыбкой, Скофилд машет рукой спутникам. Линд легонько подталкивает названную дочь в сторону парней. Оба не спеша подходят.

      Из тела пропадают все ощущения, остается только призрачный вязкий туман, словно бы чуть приподнимающий от земли. В сознании медленно расплывается белоснежная вспышка, приятно морозит изнутри. Снежная пустыня принимает в свои бескрайние объятия, над головой только осторожно, робко звенит воздух, усеянный капельками воды, как кристалликами. Необъяснимое ощущение плена, плена в рамках собственной свободы. Тихое, медленное, тягучее дыхание…

— Слушай мой голос, Блейк… Сейчас… ты вернешься в последнюю ночь… в нашем батальоне…

Солдаты еще скользят фонарями по узкому окопу. Темно. Спина вжимается в сырое дерево, на глаза опускается шлем, чуть давит на переносицу. Пахнет землей и порохом. Тяжелые веки смыкаются, голову кружит. Руки прячутся в рукава и обнимают тело: холодный воздух загоняет прижаться в углу еще сильнее, как дворняга…

— Расскажи, что ты чувствуешь…
— Холодно… — еле слышно сходит с приоткрытых губ Томаса, — спать…
Скофилд медленно кивает и переглядывается с доктором и Анной: да, юноша вошел в транс.
— Но ты не засыпаешь, Томас… ты не засыпаешь… потому что уже настает утро…

Темнота поглощает все картинки. Ощущение падения, долгого, без намека на приземление… Этот плавающий полет в пространство, голова будто бы расширяется изнутри, сознание просачивается сквозь стенки и опоясывает глаза пеленой.

— Расскажи, что ты чувствуешь…
— Я… падаю.
Уилл поджимает губы, явно получив самый нежелательный ответ, — память вытеснила весь момент спасения девушки, ведь эти минуты сопровождал страх — и сочувственно качает головой, смотря на Анну. Внутри девушки пробегают холодок. Ей хочется заплакать, броситься к Тому, в слезах напомнить обо всём: о спасении, пропасти… даже о драке с Николасом. Но держится. Из последних сил, хотя хрустальные слезинки всё же выкатываются из голубых глаз

— Сейчас… сосредоточься на падении… что тебя окружает?

Непонятная сила оборачивает все существо в вакуум так, что голос снаружи звучит будто бы далеко за затылком, гулкое сердцебиение эхом плещется где-то рядом.

— Темно…
— Теперь ты почувствуешь свое тело…

Монотонно и мягко, как волны накатывают на берег, голос произносит каждую часть по отдельности. Невидимые нити пронизывают по приказу, превращая самого покорного сейчас человека в марионетку. И движения кукловода осторожны и точны… Жар прикасается ко лбу, стекает на виски, проникает глубоко под ребра, трепещет мелкой вибрацией. Холод заставляет ресницы чуть дрогнуть.

— Б.больно…

Лицо капрала белеет. Скофилд слегка прищуривается, в его глазах немой вопрос: кажется, Блейк вспомнил, как чуть не оставил этот мир благодаря немецкой пуле. Память не утаила от него тот миг, значит юноша сказал тогда правду — ему не было страшно.

— Теперь ты услышишь…

Темноту разрезает алая стрела. Так звучат приказы. Звенит улыбка, такая знакомая, с ямочками, смех, трещат поленья, гудит костер.

— I am. a po.oor… wayfaring… stran.nger…

Скофилд спокойно вздыхает, слыша тихий-тихий напев. Память возвращает очень редкие, но самые сокровенные моменты. От Блейка доносится высокий, радостный, почти детский голос.
— Джо… — одного растянутого имени хватает, чтобы былой румянец вернулся на щеки, а уголки губ чуть-чуть приподнялись.
— Ты продолжаешь видеть лица… — направляет Скофилд. — Смотри… одно из них женское…

»…оставить ее здесь невозможно,.» — басовитый тембр теснит сознание.
Мутные, будто из-под воды, глядят большие зеленоватые глаза, наполненные слезами и ужасом, глаза библейски печальные, молящие глаза.

— Она сказала… Анна… ее имя, — неуверенно говорит юноша почти одними губами.
Анна вздрагивает, на ее лицо возвращается жизнь. Уилл смягчает взор, тем не менее не спешит ликовать: капрал вспомнил образ, но не события и не сопровождающие их чувства. Однако этого достаточно, чтобы затем, когда память начнет возвращаться интенсивно, не возникло шока. А теперь война побуждает обратить внимание на более характерные вещи.

— Где ты находишься?.. Как ты здесь оказался?.. Откуда ты бежал? Вспомни эту ночь…

Ночь. Сигнальные огни. Все смешалось: запах крови и лекарств, сырой земли, металла, пороха… Едкое ощущение подступающих слез. Легкие обвиваются колючей проволокой, дышать трудно, дышать больно. Руки сводит спазмом. Нечеловеческие тени ползут со всех сторон, норовя разорвать на части. Холодные пальцы. Голос продолжает говорить, как вдруг замолкает.

— Подойди… — настороженным шепотом просит Скофилд, обернувшись на Линда. — Мне не нравится, как он выглядит…
Снова белое лицо. На лбу выступает испарина. Ненормально всхлипывающее дыхание. Веки дрожат. Юноша внутри бьется, не может выйти из транса, а паника все нарастает, начиная давить его как в узком ящике.
— Расскажи, что ты чувствуешь, что ты видишь.
Кадык тяжело восходит наверх и опускается.
— Блейк…
Скофилд допускает ошибку, когда называет друга по общей родовой фамилии именно сейчас. Перед глазами мгновенно встает тот жуткий безжизненный взгляд. И едва палец доктора дотрагивается до пульса, Томас наощупь хватает его за руку достаточно крепко, резко тянется и прижимается к Линду, как прижимал к себе отца в последний раз.
— П-па.па!.. — утыкается лицом в куртку, глухо плачет.
Уилл нервно вздрагивает. Линд сразу же отвечает объятием, с трепетом и растерянностью прижимая к себе капрала.
— Молодец… молодец, ты умница, Блейк, — торопливо говорит солдат. — Сейчас ты проснешься и запомнишь все то, что ты видел. Ты слышишь меня?
Анна дрожит, наблюдая со стороны. Хочется сорваться и присоединиться, но девушка покорно стоит. Лишь ждёт, снова начиная молиться. Николас растерян. Он слышит, что диктует далее Уилл, но не хочет отпускать юношу. Эмоции капрала взяли его за живое. Наконец-то, пусть и в бреду, Томас прижимается к Николасу сам, не потому что так надо, а потому что велит так подсознание. Линд вздыхает, но не прекращает обнимать Блейка. Мужчине хочется быть рядом. Мимоходом Линд успевает отметить, что привязался к юному безобразнику так же, как к стоящей за ними Анне.
— Томас… — продолжает сослуживец и тут же делает свой голос мягче, спокойнее, плавнее, выше, а сам прикрывает глаза. — Томми…
Парнишку перестает так трясти, он судорожно всхлипывает и стискивает зубы. Воздух вокруг наполняется этой вибрацией и тяжестью, когда разрывается чужое сердце. Молодое, чувствительное, не обшитое грубой кожей, не закрывшееся за слоями каменистого льда. Как есть. Живое сердце, похожее на открытую рану.
— Ты слышишь меня? Слышишь мой голос?
Мелко кивает. Слышит. Хватается за обрывки настоящего сознания, как повисший над пропастью изо всех сил надеется на держащую его сверху руку.
— Сейчас ты проснешься… и запомнишь все, что видел, — повторяет Скофилд. — Я буду считать… Когда ты услышишь «три», ты откроешь глаза, Томми.
Короткий вздох.
— Один… все твои мысли успокаиваются. Два… ты полностью чувствуешь свое тело, слышишь окружающие тебя звуки. Три. Ты просыпаешься.
Лазурные глаза, блестящие от слез, долго смотрят в никуда. Блейк не сразу разжимает кулак, в котором собралась ткань куртки доктора. Кровь стучит в висках. Капрал старается дышать глубже, его губы бледнеют. Только через несколько секунд он начинает полноценно ощущать положение, в котором находится, как тут же возникают сотни вопросов: он чувствует чье-то тепло совсем-совсем рядом, мышцы сводит от накопившегося в них напряжения. Блейк медленно ослабляет хватку и фокусирует взгляд. Скофилд, Анна с их молитвенно-тревожными лицами… Первое уже легко улыбается навстречу.
— С днем рождения, капрал, — с ласковой усталостью произносит тот же голос, что топил его в воспоминаниях и вытащил на поверхность.
Томас молчит. Он понимает теперь хоть и не все, но многое, что происходит вокруг. Ерзает и поднимает лицо к тому, кто над ним… Конечно, в этих скуластых чертах и угольных глазах Блейк узнает Николаса. Брови чуть хмурятся, парень замирает и практически не дышит.
Николас не отпускает Блейка даже сейчас. Лишь взволнованно всматривается в лицо капрала с целью оценить общее состояние. Сам ожидает толчка, вряд ли Том поскупится на объятия с тем, кому недавно надавал по лицу, но все же пересилил себя и спас жизнь. Николас благодарен за это, но не может понять, чем было вызвано подобное действие: любовью к Анке, чувством долга, или же.?
Ответ поступает сам собой. Томас смотрит на Линда мальчиком, его губы чуть вздрагивают, он хочет что-то сказать. И снова прижимается к мужчине, уже гораздо бережнее, зажмуриваясь и прячась носом в куртку.
— Эт-то я тогда испортил Вам лекарство, прости.те меня, — бормочет Блейк виновато.
Скофилд тихо посмеивается и облегченно вздыхает.
Линд, удивившись, даже не сразу слышит, как сорванец просит прощения.
— Да Скофилд уже рассказал, говнюк, — усмехаясь, шепчет доктор, чуть похлопывая мальчишку по спине. — С днём рождения, капрал Блейк!
Николас медленно ослабляет хватку и оборачивается в сторону Анны. Всё это время Гладышева стояла столбом, боясь сделать и шага, чтобы ничего не натворить.
— Так и до инфаркта неда… — она хочет поругаться хриплым голосом, но её сразу же прерывает резкий кашель, рвущийся зверем из груди.
Девушке не сразу удаётся его подавить, что пугает Линда. Наконец. прокашлявшись, Анна продолжает.
— Доведете меня до инфаркта скоро!
Блейк в последний раз шмыгает носом и опирается руками о землю, послушно отстраняясь от доктора. Долго смотрит перед собой, погруженный в какие-то мысли или в их отсутствие. Медленно ощупывает колючую, влажную траву под ладонями, прислушиваясь к ее холоду. Поводит головой, подставляя лицо редким солнечным лучам, прислушиваясь к их боязливому теплу и к движениям ветерка, который гладит щеки как кисточкой. Собственное дыхание кажется капралу удивительной вещью, словно бы он и не дышал никогда.

      На время юношу покидает пристальное внимание Линда, который по жестам молодого психолога понял необходимость мгновений тишины для того, к кому постепенно стала возвращаться память. Успеть принять от нее кадры, звуки, чувства и расфасовать их по нужным коробочкам в голове. Линд отправляется тушить костер, чтобы столб дыма не привлек внимание врагов.
Скофилд тоже встает, разминая затекшие ноги, но уйти ему не дает цепкий взгляд Блейка снизу. Такой, будто бы он увидел перед собой совершенно другого человека, а не лучшего друга.
— Что? — Уилл склоняет голову.
Томас делает короткий вздох, думая, как подступиться.
— Это… что было сейчас?
— Гипноз, — спокойно отвечает капрал и поводит плечами.
— Ты… как сумел?
Скофилд молчит, его губы нервно вздрогнули наподобие улыбки. Все-таки придется рассказать.
— Ну… сумел.
Теперь молчит Блейк. Он смотрит с прищуром.
— Врать — это грех, Скоф. Ты мне что сказал, кем был до войны? Котам яйца отрезал… ты что, их тоже гипнотизировал?
— Выбирайте выражения, отец Томас, — Уилл посмеивается, тот закатывает глаза, и присаживается рядом, на один уровень с лицом друга. — Да, я тебе соврал. Выучился на психолога.
Ну, как можно метать презрением в эти облачные омуты? После всего, что обоим пришлось вытерпеть плечом к плечу, пусть даже Блейк и не все из этого помнит. Глубокий медленный вздох, грудь болезненно дергает. Юноша улыбается. Скофилд принимает его улыбку в качестве благодарности и протягивает руку. Блейк хватается и плавно встает на ноги. За спиной друга он видит мирно беседующих военврача и девушку к чуть великоватой форме. Спешно проходится по ней взглядом так, чтобы остаться незамеченным… и тихо-тихо, одному только Скофилду говорит:
— Красивая…
Уилл резко скользит вниманием вниз, вспоминая злополучный случай в пруду, и коротко усмехается: теперь там было все в порядке.

Тяжелая дверь скрипит, пропуская в пропахшее сыростью и землей место лейтенанта. Скофилд безжизненно лежит на полу с закрытыми глазами. Но не спит. На скрип он поворачивает лицо и видит чуть подсвеченную снаружи угловатую фигуру. Да, это Блейк, но не тот, кому Уилл хотел бы принести свою последнюю исповедь. Дверь закрывается, и под медленными шагами хрустит песок.
— Две новости, приятель, — произносит спокойный голос и продолжает, не дожидаясь ответа, — плохая: даже и трибунала не будет…
Скофилд не реагирует. Он так и догадывался.
— А хорошая? — чуть хрипит.
— Ну и хорошая: трибунала не будет, — Джозеф пожимает плечами.
Обрывок усмешки трогает губы. Да, действительно, порой долгое ожидание вердикта, будешь ты убит или нет, гораздо хуже того самого часа… А теперь уже и нет никаких сомнений, никаких призрачных надежд и самообмана. Конкретно. Строго. Честно. Как на войне и должно быть.
— Знаешь… Уилл? — тот кивает, подтверждая имя. — Уилл. Я прихожу к каждому, кто попадает сюда. Провожаю, так сказать… — горько усмехается Джозеф и устраивается рядом с арестантом. — Выпьешь со мной?
В руках лейтенанта полупустая бутыль джина, уже без крышки. Скофилд садится сквозь боль и, приняв сосуд, безо всяких опасений делает сразу несколько больших глотков. Джин раздирает горло, ударяет в нос. Арестант жмурится и заходится кашлем.
— Расскажи мне о себе, — Джозеф ласково щурится. — Война забирает очень многих, а кто же ты?
— Здесь я никто, пушечное мясо, — Скофилд глухо выдыхает.
— Как и все мы, — лейтенант кивает, — и у тебя тоже есть то, с чем ты засыпаешь каждую ночь, ради чего благодаришь небо, что остался жив…
У братьев разные повадки, слегка разные судьбы, разные манеры, но у них один и тот же взгляд, а значит и одна душа на двоих. И Уилл, минуту назад ершившийся, сейчас уже складывает свои жалкие иголки, которые все равно никак не спасут его от расстрела.
— Да, — рука тянется к карману и вынимает чудом спасенные фотографии, — это Амелия, моя жена… а это Софи и Триша, сейчас они, наверное, уже хорошо подросли… а это…
Фотография с крещения. Руки Скофилда чуть подрагивают, улыбка болезненно пульсирует на скулах, как спазм. Джозеф молчит и только смотрит на бойца, омывая его скорбно-молитвенным вниманием. Уилл опускает лицо, опираясь лбом на руку.
— Господи…
— Я не тот Блейк, которого ты хотел видеть, верно? — осторожно вмешивается лейтенант в тишину.
— Нет, так и должно быть… Не нужно, чтобы он видел меня сейчас.
— Это разобьет ему сердце, — Джозеф снова размеренно кивает и тянется к фотографиям, — позволишь?
Снимки свободно оказываются в руках лейтенанта, пока Скофилд снова приникает губами к горлышку бутылки. Он никогда так отчаянно не пил, как в свою последнюю ночь. С покрытой синяками шеи снимается крест, старенький, исцарапанный.
— Передай Томасу… Попроси написать моим девочкам, — горько прикрывает глаза, поддаваясь хмельному мороку, — напишите, что папа никогда ничего не боялся и всегда-всегда думал о них.
— Они не останутся одни, — Джозеф кладет руку на плечо арестанта и прячет крест и фотокарточки с адресом себе в китель. — Даю слово.
— Там был ваш отец, — вдруг вспоминает Уилл, потирая лоб, — он ничего плохого мне не сделал. Том хотел его спасти, правда, и Николаса потому и ранили, что он пытался его вытащить… мне очень жаль, что…
— Уилл, — лейтенант протяжно перебивает арестанта и качает головой. — Вы не обязаны были этого делать.
Хмурая, свинцовая тишина ложится на макушку. Скофилд едва находит силы, чтобы просто открыть глаза, и джин выворачивает исполосованное ранами сознание. Сердце сжимает обида.
— Как я мог так попасть… идиот…
— У тебя есть право на последнее желание, — подводит Джозеф.
Уилл осушает сосуд, запрокидывая голову, и долго смотрит во мглу перед собой. Теперь мгла — это единственное, что его ожидает.
— Я хочу, чтобы это был ты, — уверенно и медленно проговаривает Скофилд, все так же избегая снова встретиться с болезненно знакомым синим взглядом.
Неожиданностью для Джозефа такой расклад не становится. И вот, две
фигуры поднимаются, пересекают мост и, как только они покидают пределы окопа, их накрывает лесной сумрак. Скофилд сегодня совсем не против встать на колени. Рука Блейка тверда, он не промахнется.
Уилл чувствует свои последние мгновения так, как никогда не чувствовал прежде, не замечал. Не замечал, насколько свеж лесной воздух, ставший паутинкой после дождя. Не замечал, как шелестит трава, а ведь в ней тоже кипит жизнь и все бойцы, от рядового до генерала, такие же муравьи, не более… Не замечал красоту робко проблескивающего рассвета у самых крон. Его последнего рассвета. Уилл закрывает глаза и чуть опускает голову. Эта прекрасная тишина, этот трепетный ветер, деревья, рассвет, небо, весь мир… Все это достойно поклона. Еще один герой пьесы уходит со сцены, его никто не благодарит за игру, но Скофилд озаряется пониманием: он готов сказать спасибо всему, что видит и чувствует.
» — Смотри, это так удивительно… — разум воспроизводит знакомый голос, и Уилл глубоко выдыхает, видя, как перед глазами всплывает совсем юное лицо пастора Блейка, — эта ромашка или бабочка, и даже мы с тобой… все, что вокруг тебя… все создано Богом».
Скофилд роняет единственную слезу. Ее невозможно будет отличить от капли росы. Он бы с удовольствием остался бы здесь навсегда, стал бы одним целым с этим лесом. И это желание, настоящее, последнее желание — будет исполнено.
После того, как выстрел поднимет с крон деревьев птиц, оттуда вернется только один.